— Я не хочу в больницу, — твердо сказала я, обращаясь к врачу.
— Нет, ну надо бы осмотреть вас…
— Не надо. Его осматривайте, — указала я на Щита.
— Его не хочу.
— А уж я-то как не хочу! — Щит свесил с носилок ноги. — Доктор, высадите нас возле Ипподрома, пожалуйста!
— Я не могу. На кого я спишу лекарство?
— А так? — Дьяченко вдруг выудил из кармана мокрые сто долларов.
— А сухих нет? — живо поинтересовался врач.
— Не ломайтесь, берите эти. — Щит засунул деньги в карман его белого халата.
— Это его у Ипподрома высаживайте, а меня у Центрального рынка. Нам с ним не по пути, — вмешалась я.
— Ой, ну я ж не такси! — возмутился молодой врач и крикнул шоферу в окошечко: — Эй, Михаил, притормози, больные катапультироваться хотят! Идите, больные, идите быстрее, пока я не передумал! Кстати, что-то мне ваши лица очень знакомы! Вы случаем не из автомотоклуба?
— Нет, мы из другого клуба, — ответил Щит, помогая мне выбраться из машины.
* * *
Все шло не так. Все шло совершенно не так, как я бы хотела.
Но делать было нечего, и я шла рядом с Дьяченко, из последних сил ковыляя на высоких каблуках. Я бы могла взять Щита под руку, чтобы было легче идти, но не стала этого делать.
Под палящим солнцем одежда и волосы давно высохли. Мне даже захотелось пить, но при воспоминании о воде стало дурно. Наверное, я смогу пить теперь только соки.
Едва мы выбрались из тесных кварталов пригорода и вышли на дорогу, где можно поймать такси, Щит поднял руку. Я не стала сопротивляться. Пусть проводит меня до дома.
Всю дорогу я продремала на заднем сиденье.
К своему удивлению, возле подъезда я увидела свой красный «Фольксваген».
— Как он здесь оказался? — спросила я у Щита, когда мы вышли из такси.
— Пойдем! — Он по-хозяйски открыл мою машину и сел за руль.
Я устроилась рядом, на пассажирском сиденье. Оглянувшись, увидела сзади коробку со свадебным платьем, пакеты с покупками и… цветы.
Засохшие розы, которые он подарил мне позавчера…
Увидев эти вещички из прошлой жизни, я вдруг заревела. В голос, навзрыд, сотрясаясь всем телом и размазывая слезы по лицу кулаками.
— Ну все, все, все, — Щит погладил меня по голове. — Все уже кончилось. Все хорошо. Все живы. Здоровы. А это самое главное. Слышишь? — Он потряс меня за плечо и почти крикнул: — Это самое главное!
— Как ты там очутился? — сквозь слезы спросила я.
— Я догадался, что эти уроды начнут охотиться за тобой и не спускал с тебя глаз. Ездил за тобой по пятам, как тень. Но за минуту до того, как тебя похитили, меня тормознул гаишник. Я отвлекся на минуту, не больше — показал лейтенанту права, дал автограф и ответил на пару его идиотских вопросов. Смотрю, «Фольксваген» стоит припаркованный у обочины, и тебя в нем нет. Я сначала подумал, что ты опять в магазин какой-то зашла. Притормозил рядом, прождал как дурак, минут десять. Потом вышел, смотрю, — машина твоя открыта, ключи в замке торчат, а на сиденье сумка валяется и мобильник… Как будто бы эти гады знали, что я за тобой хвостом езжу и воспользовались моментом, когда меня гаишник остановил! В общем, я запаниковал и позвонил Педоренко. Но он приказал мне не рыпаться, сидеть тихо и ни в коем случае не совать нос в дом Чеберды. Якобы у них там все под контролем — вокруг дома наружка выставлена, а охранники банкира согласилась сотрудничать со следствием и по всему дому натыкали скрытых камер наблюдения. То, что эта парочка тебя похитила, следствию даже на руку, потому что уж очень он скользкий тип — этот Чеберда. У него связи на самом высоком уровне: один чин знакомый, другой ему чем-то обязан, третий просто подкуплен… Чеберду нужно было брать только с поличным, только с такими доказательствами, от которых бы он не смог отвертеться. Прокуратура потому и не спешила с его арестом. Поработала с его окружением, с санкции прокурора понаставили в доме камер, телефон на прослушку поставили. А тут такой подарочек: ты, прикованная наручником к стене бассейна. В бассейне тоже камеры были…