— Слушай, — засмеялся Геральд, поднимаясь с колен, — если ты купила себе новые документы, то на фига было оставлять прежней дату рождения? А?!
Я не знала, что ответить ему. Я обогнула его и побежала вниз.
— Стой! — Он нагнал меня, схватил за плечо, и ткнул под нос фотографию. Я уставилась в снимок и чуть не лишилась чувств.
С фотографии на меня, улыбаясь, смотрела я. Меня обнимал Геральд — парень, который так не любил своё опереточное имя».
* * *
Треск телефона отвлёк Виталю от чтения. Он так погрузился в атмосферу южного побережья Крыма, что с трудом сообразил, что сидит в своём кабинете, пахнущем хлоркой и медикаментами.
— Алло? — хрипло спросил он телефонную трубку.
— Виталя! — ответил возбуждённый голос Петровича. — Тут такое дело, такое дело…
— Что случилось, Петрович?
— Есть сдвиги в деле ограбления Сандипа!
— Какие? — похолодел Гранкин.
— Представляешь, одна из бабушек, которые поют в «Алой зорьке», в тот вечер захотела пописать!
— Да ты что! — ненатурально удивился Виталя, предчувствуя, что это известие для него не очень хорошее. Хуже нет свидетелей, чем поющие бабушки, которым приспичило куда-то тащиться по малой нужде.
— Да! Она заплутала в наших длиннющих коридорах в поисках туалета и видела бегущего человека. В руках у него был чёрный чулок, а на лице паника. Она говорит, что узнает его!
— Кошмар.
— Что?!
— Это здорово, что бабка захотела пописать. В её возрасте хорошие почки — второе сердце.
— Что ты несёшь?
— Извини, у меня тут сложный случай с собачкой.
— Не ври, у тебя уже третий день нет клиентов. Неужели ты думаешь, что в нашем болоте можно что-нибудь утаить?
Никогда раньше Петрович не говорил так резко Витале: «Не ври». Никогда раньше он таким холодным, бесцветным голосом не спрашивал: «Неужели ты думаешь?..»
Что это значит? Только одно…
— Я хотел сказать тебе, Гранкин, — зашептал вдруг в трубку Петрович, — что в типографию приехал оперативный работник из уголовного розыска и под руку с этой бабушкой ходит по всем цехам и кабинетам в надежде, что та среди работников признает грабителя.
В эфире повисла тишина, которую принято называть зловещей. Виталю затрясло, словно осиновый лист на холодном осеннем ветру.
— Спасибо, — сказал он вдруг Олегу Петровичу Питерскому, и повторил: — Спасибо, Петрович!
— Не за что, — усмехнулся Петрович и отсоединился.
Виталя вскочил и заметался по кабинету. Он быстро скинул белый халат, который невесть зачем сегодня одел, сунул за пазуху заветную тетрадку, выскочил за дверь, запер её на ключ и помчался на выход, словно за ним гналась стая бешеных псов.