— Хотите кофе? — Турецкий сочувственно посмотрел на бледное, осунувшееся лицо Всеволода Ивановича, на глубокие тени под темными, потускневшими глазами.
— Знаете, не откажусь… — вздохнул Томилин. — Почти всю ночь с Лидой просидел… Дети, оба в отъезде, прибудут только сегодня к вечеру. Лида в жутком состоянии!
— Они были дружной парой? — поинтересовался Турецкий, а Вячеслав Иванович Грязнов незаметно включил записывающую аппаратуру.
— Несомненно, — кивнул Томилин и вздохнул. — По крайней мере, на моей памяти никаких конфликтов никогда не возникало. А это уже больше пятнадцати лет.
— Вы так давно знакомы с Мансуровым?
— На самом деле гораздо дольше… Ренат дружил с моим покойным отцом, он же старше меня на десять лет. Отец, — пояснил он, — тоже работал до середины восьмидесятых в Министерстве тяжелой промышленности, прямо на работе и скончался: обширный инфаркт. Тогда количество проблем, связанных с экономикой, уже, я бы сказал, превысило критическую массу, а мой отец все принимал слишком близко к сердцу, в отличие от Рената, он был убежденным партийцем…
— И после смерти отца, насколько понимаю, именно Мансуров устроил вас в свой отдел?
— Нет, я пришел в министерство еще до папиной смерти, сразу после института. Устроил меня, как вы выразились, сам отец. Но в отдел к себе Ренат меня действительно забрал сразу после этого.
— Всеволод Иванович, — Турецкий мягко поменял направление разговора, — я понимаю, что сейчас собираюсь задать вам достаточно тяжелый, сложный вопрос, но он неизбежен: вы подозреваете кого-либо в убийстве вашего друга и шефа?
Томилин горько усмехнулся:
— Я мог бы ответить вам: всех или никого. Но это не ответ, верно? У Рената… у нас с ним за эти годы было столько тяжелых, конфликтных ситуаций — боюсь, я не в состоянии упомнить все. Я имею в виду — в деталях. А вот людей, замешанных в них, находившихся по ту сторону баррикад, — да, помню. Только если я сейчас начну называть вам их имена, боюсь, более чем до половины из них «не дотянетесь» даже вы… Так какой тогда смысл?
Всеволод Иванович явно разнервничался, лицо его слегка порозовело, в глазах появился сердитый блеск. Слава Грязнов не выдержал и зло фыркнул:
— Во-во! Вначале заявляете, что мы «не дотянемся», а потом начинаете упрекать на всех углах, что очередное следствие по очередному заказняку пять лет тянется.
Томилин вспыхнул и хотел что-то возразить, но Александр Борисович пресек возможную дискуссию на корню:
— Давайте-ка данную сторону вопроса пока оставим. — Он кинул на Грязнова быстрый сердитый взгляд. — Всеволод Иванович, поверьте, лезть во глубину веков никакого смысла, во всяком случае пока, нет. Давайте вместе подумаем, постарайтесь припомнить все наиболее острые ситуации всего лишь за последний год. Исключая пресловутый московский энергокризис… Мы в курсе, что Мансуров по нему уже фактически полностью отчитался, ознакомились с пакетом его последних распоряжений. Лично я не нашел никого, кто был бы ими задет настолько, чтоб решиться на убийство.