Цапко сел третьим на «диванчик», а попросту на деревянную скамейку, рядом со мной и Меркуловым.
— Я как бы про вас все знаю — намедни Алешкина девица от вас депешу доставила. Вы — Меркулов. Я вас помню еще голопузым, когда вы по Кратово бегали с ночным горшком в руках и орали: «Я сам на дырочке сижу! Я смелый! Я Покрышкин!» А теперь вот ведете дело о гибели нашего Вити. А вы, Турецкий, как бы ему помогаете. Так?
Мы кивнули, помолчали, отдавая дань умершему.
— Что это вы, молодые люди, как бы ошеломленные, — сказал Ипполит Алексеевич, — или не знаете, как со мной говорить следует? Одно скажу — говорить надо со мною по-человечески. Потому что я уже как бы ближе к небу, чем к земле. Ладно, я как бы сам начну и без предисловия, уж не взыщите. Вы хотите знать, любил ли я своего зятя, Ракитина Виктора, то есть, или относился к нему просто, как тесть к зятю. Так вот — любил и люблю, как, может быть, не любил никого, кроме внука своего да вот этой бабы, жены моей второй, Тали. Вы ее внизу видели… — Он продолжал говорить, сердясь на себя за подступившие слезы. — Поэтому я перед вами весь, пользуйтесь. Ради Витиной памяти готов я перед вами как бы выложить то, что никогда никому не сказал…
— Скажите, Ипполит Алексеевич, — с трудом выговорил Меркулов, — из-за чего, собственно, погиб Виктор?
Цапко поднялся с кресла, в распахнутом генеральском кителе без погон. На шее, я заметил, блеснула серебряная цепочка. Неужто крест? Заходил взад и вперед по обширному кабинету. Его длинная фигура и седая голова то возникали перед нами, то исчезали за углом высокого резного буфета.
— Как вам все это получше объяснить, мой дорогой? — сказал Цапко, глядя Меркулову прямо в глаза своими задумчивыми желтоватыми глазами. — Вы слышали, конечно, что у Ракитина были, как бы неприятности? И знаете, разумеется, что неприятности эти Виктор как бы создал себе сам?
— Да. Об этом говорила ваша дочь.
— А-а! Вы же были у Виктории! — с живостью сказал генерал. — Она, конечно, кое-что рассказала. Но не все. Ее ли, собственную дочь, мне не знать! Да и Алешка, внук мой, кое-что мне доложил… Так вот. Я был, кажется, единственным человеком, от которого Витя, что бы там ни случилось, ничего как бы не скрывал. Нет, вру… Был еще один человек, с которым он был еще более откровенен, чем со мной…
— То есть, вы хотите сказать, что вы в курсе всех перипетий его борьбы с руководством за отмену доктрины номер три? — осторожно спросил Меркулов.
— Конечно!
Цапко, ходивший взад и вперед по комнате, остановился около буфета и отворил его. Там на полке стоял графин с водкой и лежал на тарелке соленый огурец, нарезанный аккуратными тонкими кружочками. Стоя спиной к нам, генерал торопливо налил себе рюмку и выпил. Видно было, как конвульсивно содрогнулась его чуть сгорбленная спина под тонким сукном генеральского кителя.