Лагутин изумленно уставился на Турецкого и, казалось, потерял дар речи.
— Я вас не понимаю. Они оба высококлассные стрелки с отличными результатами. Извините, Александр Борисович, но мне кажется, что вы меня подозреваете в… предвзятости… Не могу сейчас подобрать слово.
— Юрий Ильич, я вас ни в чем не подозреваю. Просто мне очень жаль, что не подтвердилась та информация, которая у меня имеется.
— Я не понимаю, почему вы верите сплетням, а не мне, человеку, который по специфике своей работы знает эту историю изнутри. Если Белобров и позволял себе иногда лишнее, то только вне стрельбища.
— Да вы не волнуйтесь, Юрий Ильич. Я же ничего не утверждаю. Это только предположение, да и то я не могу подтвердить за сроком давности. Пожалуй, нам все-таки надо выпить по рюмочке, а то и вы разволновались, и я себя чувствую виноватым, что расстроил вас.
— Давайте, — облегченно вздохнул Лагутин и достал из холодильника початую бутылку водки.
Когда выпили по маленькой, Турецкий засобирался уходить и на прощание просил у хозяина:
— А фотограф этот не подрабатывает? Имею в виду, его нельзя пригласить для частной съемки? Видите ли, я здесь остановился у своей тети. Замечательная женщина. А у нее день рождения, юбилей. Родня съехалась. Хотелось бы запечатлеть такое событие. Он же — высококлассный фотограф.
— Ой не знаю, лучше сами ему позвоните да спросите. На меня сошлитесь, он меня помнит. Сейчас посмотрю его номер телефона в книжечке, записывал когда-то на всякий случай.
Юрий Ильич порылся в старенькой потрепанной записной книжечке и записал на клочке бумаги телефон и фамилию — Наугольных Сергей Николаевич.
— Какая фамилия интересная, — заметил Турецкий.
— Да? А я уже как-то привык к ней.
В комнате зазвонил телефон.
— Междугородный… Жена звонит. Ну, всего вам хорошего, — наспех пожал руку Турецкому хозяин и закрыл за ним дверь.
Турецкий спускался по ступенькам, размышляя над разговором с Лагутиным. Конечно, тот был в курсе, что Белобров позволял себе «лишнее» не только вне стрельбища. Но не захотел об этом говорить. Чтобы не компрометировать своего ученика. И чтобы не бросать тень на себя, скрыв этот факт от следователя. Почему же он фактически сдал Гущину? Или действительно был уверен, что она виновата?
На улице вечерело, и Турецкий подумал, что сегодняшний день слишком затянулся. Но еще не так поздно, чтобы позвонить фотографу.
Фотограф Наугольных, услышав, что незнакомый ему Турецкий ссылается на Лагутина, тут же пригласил к себе.
— А не поздновато? — решил проявить воспитанность Турецкий.