С точки зрения Яковлева, домработница как раз и относилась к категории излишеств, особенно если учесть, что Тамара Григорьевна не работала и вообще жила одна. Но выражать свое мнение по этому поводу вслух он не стал, осторожно перейдя к интересующей его теме.
— Лопухин часто вас навещает?
— Довольно часто, — кивнула она. — Ну он же работает… то есть работал у Вадима кем-то вроде курьера, правильно?..
Володя ничего не ответил, но она и не ждала ответа, такая уж у нее была манера общения: во всяком случае, для оперативника весьма удобная.
— Если уж разобраться, — продолжила Тамара Григорьевна, — деньги, которые они мне шлют, достаются мне не даром… Ну хорошо, не совсем даром!.. Женечка почти все время — с моего разрешения, конечно, — пользуется Ларочкиной бывшей комнатой… Мне, правда, его пакеты не мешают, но, с другой стороны, у меня же не книжный склад, верно? Да и Настя злится! Нынешние домработницы такие капризные, а уж жадные! — Она махнула рукой. — Ей постоянно кажется, что я недоплачиваю, хотя и дел-то — пыль смахнуть, пропылесосить, ну и магазины, обед… Просто беда!
Подобравшийся при упоминании о пакетах, Яковлев впервые за все время решительно прервал тираду Тамары Григорьевны.
— Стоп! — произнес он с неожиданной для своей собеседницы резкостью. — Что за пакеты оставляет у вас Лопухин?..
Ларисина мать вздрогнула, несколько секунд непонимающе смотрела на Володю, потом в глазах женщины мелькнула растерянность, и она испуганно переспросила:
— П-пакеты?.. Я не знаю какие… Просто книжки, по-моему… Господи, а что в этом такого? Разве… разве это противозаконно?.. Женечка говорил, что Вадим просил… Это правда книжки! Если не верите — сами взгляните, он в этот раз не все забрал!
Володя поднялся вслед за вскочившей с места Тамарой Григорьевной и проследовал в смежную с гостиной комнату, в которой когда-то жила Ларочка Дроздова, ныне Сурина. Теперь эта комната прямо с порога производила впечатление нежилой — несмотря на то что была чисто прибрана, а на довольно широкой софе лежал новый на вид, нарядный плед. Впечатлению в немалой степени способствовали три или четыре пачки тех самых «книжек», упомянутых хозяйкой квартиры, обернутые грубой коричневатой бумагой, кое-где прорванной, и перевязанные обыкновенной бечевкой…
Яковлев приблизился к верхней из них и, слегка надорвав и без того протертую оберточную бумагу, прочел название, вытисненное серебряными буквами на черной твердой обложке…
«М-да-а, — усмехнулся он про себя, — если учесть, что мать покойного Сурина была еврейкой, вряд ли бы он и впрямь занялся столь странным для людей его крови бизнесом — распространением „Майн кампф“ Адольфа Гитлера… А может, и не распространением, а изданием?»