Что касается Александра Борисовича, он, кажется, уже в сотый раз засел за материалы дела Сурина, на этот раз — те, что привез самолично, скопировав нужные бумаги, из следственного отдела МУРа: после знакомства с Силиным его вера в электронно-математическую идею несколько пошатнулась, а все традиционные или, как их привычно называли, «типичные криминальные версии», связанные с поисками Январева, себя явно исчерпали… Приходилось констатировать факт крайне неприятный, в практике Турецкого редкий: следствие топталось на месте.
По Сурину-младшему, в частности, версию можно было смело на данном этапе отсекать: Анатолий Вадимович с отцом практически не контактировал. Свидетельствовала об этом не только его убитая горем жена, но и близкие знакомые, друзья семьи… Что касается научных связей, по словам военных, исследования тот вел в столь узкоспециальной сфере, что у него конкурентов не то что в России, а и за рубежом-то было раз-два и обчелся.
Турецкий — уже в который раз! — открыл показания супруги Сурина-младшего и глубоко задумался: женщина настойчиво твердила одно и то же: мол, наверняка ее мужа убили не без участия вдовы Вадима Вячеславовича, так же как и самого Сурина-старшего. Убили из-за наследства, которое и впрямь впечатляло… Чего стоила только сумма, выявленная Центробанком, которую Вадим Вячеславович ухитрился переправить в Антверпен-банк!.. С такими деньжищами Сурин-старший, перебравшись за границу, мог спокойненько жить там на пару с женой, ничего не делая, хоть два века… Еще бы и сыну и внукам осталось…
Убеждение Елизаветы Максимовны Суриной в том, что и отца, и сына заказала молодая вдовушка, разделяла исключительно ее свекровь, мать Анатолия, и надо сказать, что ни та, ни другая последнюю жену банкира в глаза не видели… Зато все те, кто общался с этой парой, включая и не самых отчаянных доброжелателей Вадима Вячеславовича и Ларисы Сергеевны, подобную вероятность отрицали! Сюда же можно было отнести и мнение капитана Александрова, общавшегося с овдовевшей банкиршей… Пора, пора было и ему, Александру Борисовичу Турецкому, познакомиться с молодой и, говорят, красивой вдовушкой!
— Слушай, Саня, это… это кто у тебя там?! — Турецкий, углубившийся в свои мысли, не слышал, как открылась дверь кабинета, и, вздрогнув, уставился на нарисовавшегося на пороге Костю Меркулова.
На физиономии Константина Дмитриевича заметнее всего были глаза, округлившиеся от изумления так, словно их перерисовали заново — циркулем. Слегка приоткрыв рот, он показывал пальцем куда-то себе за спину, и Саша не сразу понял, что указующий перст начальства направлен в сторону кабинета отпускника Померанцева. А поняв, не удержался и фыркнул.