— Каюсь, товарищ генерал, каюсь, — хмыкнул Турецкий, которому этот звонок в данный момент был подобен бальзаму, каплю которого пролили на раненое сердце. — Обещаю, в следующий раз…
— Ладно, прощаю, — громыхнул добродушным баском Яковлев и тут же справился о здоровье Ирины Генриховны, чем явно озадачил Турецкого. Он то думал, что о его разрыве с Ириной знает добрая половина Москвы, по крайней мере той Москвы, которая находится в районе Бульварного кольца, а оно оказывается вовсе и не так.
И опять его пронзила неприятно-жгучая мысль о том, что может быть он действительно свалял дурака, когда приревновал жену к Антону Плетневу. Однако времени на самоанализ и самобичевание не было, — Яковлев ждал ответа, и он, промямлив что-то нечленораздельное, постарался как можно короче изложить причину телефонного звонка.
Замолчал было, однако вспомнив, что не сказал главного, устало добавил:
— Думаю, Ингуш не та фигура, чтобы просто так по чужим квартирам шастать. И если он…
— То есть, — видимо анализируя полученную информацию, уточнил Яковлев, — есть мнение, что он исполнял чей-то заказ?
— Совершенно точно.
— И не исключено при этом, что идет охота за Агеевым?
— Да.
— А Ингуш, выходит, та самая ниточка, зацепившись за которую, можно выйти и на заказчика?
— По крайней мере хотелось бы надеяться на это.
— Ну что ж, — нарочито устало вздохнул Яковлев, — поможем чем можем. Однако добро за добро.
— Господи, да в чем вопрос!
— Ну, во-первых, никаких незаконных действий, и передаете нам Ингуша сразу же, как только разберетесь со своими проблемами. А во-вторых… В общем, неплохо бы и коньячку бутылочку распить, а то ведь сколько времени только по телефону общаемся. Не гоже это, Александр Борисович, не гоже.
— Господи, да я…
— Ловлю на слове, — засмеялся Яковлев. — А пока что отдаю распоряжение относительно нашего подопечного. Короче, как в старые добрые времена: «Ждите звонка».
В трубке послышались короткие гудки отбоя, а улыбающийся Турецкий вдруг почувствовал, как радостно бьется сердце. Ничего подобного он не ощущал с того самого дня, когда узнал о своей судьбе. Впрочем, он даже припомнить не мог, когда пребывал в подобном состоянии в последний раз.
М-да, жизнь хороша и прекрасна, несмотря ни на что.
Он уже готов был позвонить и Ирине, однако не смог пересилить своей гордыни, своего собственного «я», решив про себя, что сначала, надо будет поговорить с Плетневым.
…Яковлев позвонил через два часа после их разговора. Спросил, затарился ли «господин Турецкий» армянским коньяком, после чего негромко произнес: