В перечислении баканинских титулов брезжила какая-то нелепость, дефект, который Юрий Петрович никак не мог уловить. Но это, в общем, было не так уж важно, об этом можно поразмыслить на досуге. Важным представлялось как можно скорее выцарапать отсюда Баканина. Если за него взялись так всерьез, что состряпали целое дело буквально на пустом месте, значит, кому-то он крепко мешает. А если он кому-то до такой степени мешает, значит, определенные люди не остановятся и перед тем, чтобы его убить. Забить до смерти или задушить в камере. Потом, правда, Баканин получает шанс на оправдание… посмертно.
Дверь открылась. Гордеев обернулся, ожидая увидеть Ксению Макарову, но это была не Макарова. На пороге стоял Роберт, который за время ознакомления Гордеева с делом должен был добиться свидания с Баканиным.
— Наконец-то я вас нашел, Юрий Петрович! Тут с непривычки заблудишься… А что это здесь у вас тараканов столько?
— Тараканы, Роберт, чистые и невинные твари по сравнению с людьми. Я их не трогаю, они меня не трогают… А как насчет свидания?
— Не дают! — с каким-то даже восторгом провозгласил Роберт. — Сначала сказали, что Баканин болен. Я предлагаю навестить его в медсанчасти. Спрашиваю, в чем причина болезни, и требую заключения врача. Тут они все переигрывают и говорят, что Баканин здоров, только санитарная обстановка в СИЗО неблагоприятная… Одним словом, шестое чувство подсказывает, что застряли здесь надолго — и Баканин, и мы.
Третья картина из прошлого КАРЬЕРА, ЛЮБОВЬ И СВИНКА
Марина Криворучко, в придачу к своей привлекательной внешности и незаурядным умственным способностям, обладала редким талантом: она умела просыпаться… Нет, конечно, все люди просыпаются, за исключением тех, которые проводят годы в летаргическом сне, и худо-бедно у большинства этот процесс получается. Но дело в том, что у Марины просыпаться получалось не кое-как, а полноценно, обворожительно, точно она была ранней пташкой жаворонком. Никакой утренней отечности век, никаких надавленных подушкой отвисающих щек, никакой бесцветности лишенного косметики лица, способного перепугать мужчину, которому вчерашняя фея с утра кажется ведьмой. Счастливчик, просыпавшийся рядом с Мариной, видел на соседней подушке лицо, не утерявшее прелести, пожалуй, даже приобретшее новые краски спектра. Всегда выглядевшая моложе своих лет, Марина поутру напоминала девочку в ожидании праздника: широко раскрытые глаза, разметавшиеся пшеничными волнами волосы, разгоревшиеся щеки, губы, к которым прилила кровь. Как можно было удержаться, чтоб не начать целовать эти щеки, эти губы, эти трепещущие, словно бабочкино крыло, веки? Счастливчик, однако же, обыкновенно удерживался…