— Не балуй! — услышал строгий голос тетки. — Оторвешь еще, а кто прибивать будет?
— Да я бы и прибил, — решил не раздражать лишний раз тетку Крюкин.
Она уже подходила к душу со стопкой одежды в руках и насмешливо смотрела на него. Худой, все тело в татуировке, на груди убогий кустик длинных прямых волос свисал, как намокшая бороденка, голые белые ноги жилистые, в синих венах. Морда немного посвежела после душа, если его побрить — хоть чуточку станет похож на человека.
— На, переоденься. Это все моего бывшего постояльца, царство ему небесное.
Крюкин был несуеверным. Ну помер и помер хозяин одежды, не в ней же его хоронили.
И белье, и рубашка с джинсами были размера на два побольше, но какая разница? Лишь бы чистое.
— А где мои шмотки? — спросил он у хозяйки дома.
— Вон, — указала она пальцем в угол двора, где горел костер и дым низко стелился над землей.
— Да ты что, тетя Варя? — изумился ее самоуправству Крюкин. — Я ж ее двенадцать лет дожидался, в казенном ходил!
— Знаешь что, племяш, — зло сузила глаза тетка, — я тут хозяйка. Еще не хватало, чтобы ты мне вшей или блох принес в дом, или другую какую заразу. У тебя, часом, туберкулеза нет?
— Тьфу-тьфу, Бог миловал, — сплюнул Крюкин через левое плечо.
— Ну ладно, — недоверчиво посмотрела на него тетка, и Крюкин в который раз удивился, какие они разные с его матерью. А ведь одних корней, одна кровь течет в их жилах, единородные сестры — как говорила его покойная мамаша, которая не в пример тетке была сердечнее и щедрее на улыбку.
— На тебе бритвенный прибор, побреешься… А то как будто тебе за полтинник. А ведь еще и сорока нет…
— Бритва тоже покойника? — поинтересовался Крюкин.
— Его же.
— А где же дядькино все?
— Вспомнил… Григорий уже как восемь лет умер. Все его добро раздала людям, в церковь снесла. Мне так матушка в церкви посоветовала, когда я Сорокоуст заказывала. Чтобы моему Григорию на том свете легче было, когда мытарства станет проходить.
Надо же, тетка еще и набожная, оказывается, удивился Крюкин. А ведь нипочем не скажешь. Вся такая жесткая, взгляд колючий, как у контролера в тюряге.
— Ну и помогло, как ты думаешь? — спросил Крюкин ради любопытства. Все-таки интересно, приходят ли с того света какие-нибудь новости.
— А то как же! Как прошло сорок дней, он, Григорий мой, приснился мне — такой весь нарядный, в красивом костюме выходном. Мы его в нем хоронили. Рубашка белая, прямо светится. И сам светится…
— Сказал что-нибудь?
— Нет, молчал. Постоял в столпе сияния — такой весь улыбается, добрый, я его таким и не помню… И уплыл. Вверх…