Они подхватили за удила вернувшегося коня, взвыли и, припадая к конским гривам, умчались от Дона в сторону, откуда появились.
Евсей выждал, пока половцы скрылись из глаз, и на долбленке возвратился на остров.
Дети еще спали. Он разбудил их; как можно спокойнее, чтобы не напугать, сказал:
– Собирайтесь, бовкунята. Нам здесь боле нельзя оставаться. Половцы рыщут. Серко убили.
Анна тоненько заплакала.
– К лукоморью поплывем, – сказал отец.
Ведал Евсей хорошо этих степных шакалов, свист их арканов. Боле года мыкал горе у них в плену, узнал их язык, повадки и норов.
Они подрезали сухожилия пленным, чтоб не сбежали, забивали в оковы, загоняли в похожие на овчарни, с изгородью, вежи, били плетьми с железкой на конце.
Теперь жди набега злосердных сюда.
Но ничего этого Евсей детям не сказал: зачем души страшить? Только глухо произнес:
– Жизнь здесь зверинская… Без люда неможно доле. Один и возле каши загинет.
Они до сумерек укладывали все что могли в свою долбленку, сделали запасное весло, привязали ивовыми прутьями, корнями можжевельника связки сухого камыша по бортам – для устойчивости. И когда запало солнце и смеркнулся свет, уплыли в ночь, оставив на песке большие горящие костры – пусть новые сторожи думают, что поживятся добычей.
Притихшая, сидела Анна в долбленке. Продолговатые, заячьего разреза глаза под белесыми бровями печально и горестно глядели на мир. Снова приходится бросать то, к чему уже приросло сердце. Бесконечно жаль было погибшего Серко, оставленных ёженьку, Груньку, обжитую уютную хижку со скворцом над ней, такой приветливый остров, свои мечты об одолень-траве, что надеялась вскоре найти. Где ж ты, одолень, почему не управилась с половцами?
И в какой уж раз она спрашивала неведомо кого: «За что нам уготована такая участь?»
Долбленка медленно плыла вниз по излучистому течению Дона, под дрожащими звездами-ярочками возле Млечного шляха, плыла мимо величавых, темных берегов, таких же, как их, островов-курганов.
Из тучи вынырнул щербатый месяц, словно вырвался из рук половца, ножом урезавшего его.
Вот упала звезда – не иначе ведьма в горшок спрятала. А может, то перелет-трава? У нее листья похожи на крестики.
Зарозовел окоем. Анна прикорнула. Ей приснилась сестрёна Сбыслава: половцы скрутили Сбыславе руки, тащили за конем по степи. Анна вздрогнула от этого видения, от утреннего холода. Отец набросил ей на плечи свой старый зипун.
Они плыли к Сурожскому морю ночами, натирая веслами кровавые мозоли, изнемогая от усталости. Щелкали, не радуя, соловьи. А они плыли и плыли в темень, навстречу неведомой судьбе. Днем отсиживались в камышовых зарослях. Наконец как-то поутру вдали на бугре показались шатры, войлочные юрты, каменный караван-сарай, дворец, мечети и часовни.