На исходе первой недели Евсей Бовкун с детьми повстречал небольшую валку. Он настиг ее под вечер на развилке – росстани, где расходились дороги Соляного шляха.
Валка устраивалась на ночлег под голенастыми ивами, и Серко первым самоотверженно бросился с громким лаем вперед к незнакомцам.
Навстречу Евсею шагнул приземистый черноволосый мужчина с длинными, не по туловищу, руками и настороженным взглядом черных глаз. У мужчины курчавились волосы даже в ушах и ноздрях. Короткие пальцы руки он положил на рукоять ножа у пояса.
– Добривечер! – приветливо сказал Евсей, подходя к мажарам.
– Добрый, – сдержанно ответил черноволосый, не ведая, чего ждать от этой встречи на ночь глядя.
Но, видно, его успокоил мирный облик Евсея и то, что к нему теснились дети.
Колаш – так звали вожака валки – вел ее из Переяславля в Крым за солью. С Колашом была его дочь Сбыслава, лет двенадцати-тринадцати. Она сразу же подошла к Анне, и минутой позже Ивашка услышал, как сестра зашептала скороговоркой:
– Ты одолень-траву находила?
Сбыслава покрепче Анны, рослая, но такая же востроносенькая, белоголовая, с темными глазами, быстрыми и озорными. Переходя на таинственный шепот, она спросила:
– А ты девять волшебных трав ведаешь?
Анна уставилась на однолетку озадаченно.
– Ну, разрыв-трава, нечуй-ветер, тирлича, плакун, адамова голова… – зачастила Сбыслава, незаметно подмигивая Ивашке, призывая в сообщники, – орхилин, прикрыша…
– Ты от кого слышала? – восхищенно глянула Анна и потерла кулачком свой маленький нос, словно различала уже запах этих трав.
– У меня бабка ворожихой была, – огорошила ответом Сбыслава и чихнула, да так смешно: три раза быстро – чих-чих-чих.
Ивашка едва не рассмеялся. Девчонки отошли подальше, и теперь до Ивашки долетали только обрывки слов:
– Плакун у озера… высокий, в стрелу… цвет багров… Как живот заболит…
– Нет, ты мне про одолень-траву…
«Ну, спелись», – усмехнулся Ивашка, с интересом поглядывая на отрочицу. Руки и ноги у нее в свежих ссадинах, щека – в золотистом пушке, поцарапана.
– Вот таскаю за собой, – кивнув в сторону дочери, сказал Евсею Колаш. – Матери у нас нет, а старшего сына князь загубил.
Глаза Колаша стали еще мрачнее и глубже.
У мажар, на костре, знакомо попыхивала каша.
– Сидайте с нами повечерять, – предложил Колаш.
Утишилась валка, уснули возчики и дети. Только Бовкун с Колашом сидят у затухающего костра.
Где-то заухала выпь, заскрипел коростель. Потянуло прелью из близкой балки. Прошумел крыльями стрепет. Вдоль дороги недвижно стояли косматые цветы выродка.