На службе Столешниковой не было, сказали, что взяла больничный. Лана не знала, где она работает, а Майя Борисовна не сказала. Но был еще и домашний ее телефон. И Лана решила позвонить, чтобы передать привет, посочувствовать и, если появится такая возможность, то и элементарно посоветоваться. Она даже и магнитофонную пленку вынула обратно из сумки и готова была захватить с собой, чтобы иметь веское подкрепление своим словам. Лана полагала, что сбивчивый, бесхитростный и горький рассказ Адьки, точнее его рваные, раскаленные от боли фразы – уже сам по себе документ убийственной силы. А если им придать еще и публицистический накал? Бомба!
Узнав, что девушка прилетела аж из Читы и всего на два дня, Столешникова растрогалась и пригласила немедленно приехать к себе. И поужинать, и поговорить, и даже, если девушка захочет и ей будет удобно, то и переночевать. Чего ж на бегу-то? К тому же не так уж она и болеет, чтобы не встретиться со знакомой девушкой своей подруги.
Жила она на Бутырской улице, в большом доме, напротив Савеловского вокзала. Рядом с метро, просто надо перейти улицу подземным переходом. Очень удобно, и найти просто.
Елизавета Алексеевна встретила Елену по-матерински. Сколько уже встречалось их, таких вот заботливых и огорченных девчушек, жаловавшихся на то, что с ее любимым… ну, и так далее. Но в глазах Ланы, – этим именем она стала ее звать, когда узнала, что так ее зовет Андрей, – Столешникова увидела просто очаровавший ее горячий блеск в глазах, который она не часто встречала у молодых девушек. Те готовы были «выплакивать» хоть какое-нибудь снисхождение для своего парня, а эта собиралась биться. Сражаться! И не только за Андрея, а вообще, за всех ребят, которых давит пресс уголовщины, нашедшей себе такое удобное место в армейских условиях…
Потом они прослушали магнитофонную запись. Елизавета Алексеевна видела, какими по-взрослому суровыми и отчужденными стали глаза Ланочки, и она поняла, что та не остановится теперь. Будет драться всеми силами. Это, конечно, хорошо. Убежденность и вера в справедливость своего дела – они похвальны. Другой вопрос, хватит ли у нее сил? Сидя-то в далекой Чите? На краю света… Да, впрочем, и там же люди живут. Рождаются и вырастают, идут Родину защищать. Это ж и есть – самая Россия! Та, без которой никакая Москва на ногах не устоит… Тоже горькие мысли. Почему их надо втолковывать тем, кто сам должен, в первую очередь, об этом думать?… Нелепые вопросы…
А рассказ Андрея впечатлял. И этот Дедов, и, совершенно определенно, сукин сын прапорщик, из каптерки которого несчастные, забитые солдатики вынуждены красть военное имущество, чтобы продать на рынках всяким барыгам и откупиться от своих же, выжить… И самовлюбленный гусь капитан Андрющенко, озабоченный лишь тем, чтобы все вокруг выглядело в порядке, не обращая внимания на то, какими методами этот «порядок» достигается. И эти казарменные пытки…