По правде говоря, девушка может быть и не очень красивой, но тогда необходимо ей просто доказать, что она ошибается, и тогда ты тем более – в дамках…
Если бы душевное состояние человека можно было точно определить с помощью нормального термометра, который ставят больным под мышки, то, окажись такой в настоящий момент у Турецкого там, под этим делом, ртутный столбик немедленно рванул бы вверх, до упора.
Ну… уже сказано о том, что военная форма, как и любая, сшитая по фигуре, форма вообще, сразу предопределяет явное и поголовное предпочтение зрителей-мужчин к ее «носительнице», – выразимся так.
На этой девушке форма с погонами сидела так, будто она прямо так и родилась в ней.
Турецкий вежливо назвал свою фамилию, и когда девушка почему-то вдруг встала, он едва слышно охнул. Вероятно, охнул бы и громче, если бы в маленьком «предбанничке» они оказались вдвоем. Но перед нею на стуле сидел какой-то хмурый майор и неохотно отвечал на незначительные, видимо, чисто формальные вопросы девушки, то есть, пардон, лейтенанта юстиции, которые она заносила в протокольный лист. Чтобы не травмировать самолюбие младшего юриста Алевтины Григорьевны, Александр Борисович предположил, что ему, наверное, удобнее подождать в коридоре, пока она не освободится.
Но помощница следователя сказала, что они уже заканчивают. Александр Борисович перенес стул от стенки к окну и сел сбоку от девушки, чтобы видеть ее всю, от изящной туфельки на шикарной, очень грамотно оголенной ножке до тяжелой связки рыже-золотых волос, схваченных такими специальными пружинными грабельками, как он называл это приспособление для удержания причесок. У Ирки было похожее, но только дорогое, из черепахового панциря. В свое время из Штатов привез. А этот краб, похоже, пластмассовый. Ну, и что? Подумалось, что Грязнов, окажись тот сейчас на его, Санином, месте, упал бы в обморок. Сердце этого когда-то рыжего человека начинало судорожно колотиться и бухать, подобно большому барабану, уже при одном только намеке на рыжую красавицу.
Да, эта девушка была тем классическим образцом женщины, от которого всегда «плыл» Славка. Как говорил известный ослик, – любимый размер, имея в виду исключительно внешние данные…
А та девушка – почему-то в памяти она так и осталась Славкиной девушкой, хотя тот был единственным, кто потерпел фиаско, – тоже была юристкой, но только начинающей. Еще училась и работала секретаршей в какой-то важной конторе, окна которой выходили как раз на место совершенного преступления, между прочим, в двух шагах от Красной площади. Она видела происшедшее, поэтому они со Славкой и нашли эту единственную свидетельницу. Точнее, нашел-то ее как раз Славка. А дальше… О, это была поэма! Но – драматическая. Девушка оказалась не настолько уж и наивной, как думалось сначала, зато щедрой до изумления, и вскоре с удовольствием дарила наслаждение всем, кто мечтал его получить с такой красавицей. Турецкий тоже «отметился», хотя тщательно скрывал свой непростительный грех от друга. А единственный, кто тогда действительно остался с носом, был Славка, глупый влюбленный. Как же он переживал! И ведь сам виноват, не надо было читать ей лекций по оперативной работе, от которых она буквально засыпала перед ним и тут же теряла всякий интерес к своему настырному, но незадачливому лектору.