Разумеется, не столь сумбурно и темпераментно, а более сдержано, но и не менее страстно, Александр Борисович высказался в том смысле, что наработанный им опыт, о котором Аля упомянула, практически ничто по сравнению с тем, что используется, к сожалению, редко, но как раз и является основным его, можно сказать, «золотым запасом». И если у нее вдруг когда-нибудь объявится нужда, то он с огромным удовольствием поделится всеми без исключения своими знаниями, в этом она может быть совершенно уверена. Все эта было им сказано сдержанным тоном, почти без выражения, но, вероятно, с недостаточно скрытым возбуждением. И оно, совершенно определенно, не могло не произвести впечатления на девушку, которая вот только что, десять минут назад, так эффектно представила ему на обозрение себя. И реакцию ведь успела проследить, чертовка! И наверняка утвердилась в том, что произвела-таки очень сильное впечатление…
«Увы, – мог бы сказать себе Александр Борисович, – а не кажется ли тебе, Саня, что все повторяется, и ты совсем не убеленный сединами, (это, пожалуй, так, для пущего эффекта сказано – какая седина еще у блондина?), и ситуация со страстно дышащей девушкой – опять юристка! – повторяется, да и сама Аля очень напоминает ту, давно потерянную в жизни Лилю, которую они с Грязновым, ну да, самым натуральным образом выдавали замуж за генерала? И не придется ли, в самом деле, еще и об этой потере потом сожалеть?…»
Но по взгляду валькирии он уже начинал понимать, что и у нее прямо на ходу возникали и личные планы, возможно, даже передачи собственного опыта, и в этих планах ему определенно, была отведена своя роль. Да, в конце концов, черт с ними, с планами, а вот как понять, почему руки начинают дрожать, когда он тянется за очередной чашкой кофе? Это – вопрос. И на него надо обязательно ответить…
Глава седьмая ИЗ ДНЕВНИКА ТУРЕЦКОГО…
Вернувшись в этот день домой поздно: Ирине ничего объяснять не надо было, она звонила в «Глорию» и получила исчерпывающую информацию о муже, который в те минуты был занят беседой с дамами из Комитета солдатских матерей. – Александр Борисович не удержался и полез в свою заветную тумбочку. Эта чертова Лиля целый день вертелась в его памяти, едва не слетала с языка, и, чтобы избавиться от нее, требовалось хотя бы ненадолго окунуться в прошлое.
Мы ведь всегда, думал он, желая излечиться от навязчивого воспоминания, даже если в нем и никакого греха не было, прокручиваем прошлое в памяти. И ведь избавляемся. Словно облегчаем себе душу даже таким, слишком уж запоздалым раскаяньем.