— Вы считаете, что Бирюков пострадал случайно?
— Бирюков? А кто это?
— Борис Бирюков — давний, еще школьный друг вашего сына.
— А, Боря? Как будто бы припоминаю, такой аккуратный, толстенький… Какое-то время они не общались, но потом Борю перевели в Москву, и они стали, должно быть, видеться чаще… Не знала, что он тоже убит. Но какое это имеет значение? Я уверяю вас, что денежные вопросы…
Больше из Клавдии Скворцовой не удалось выудить ничего дельного. Разговоры о том, должна ли она получить часть наследства, потому что добровольно Нинель, конечно, ничего ей не даст, Турецкий пресек, сказав, что это дело адвокатов. Он не мог не сравнивать двух женщин, которые были наиболее близки Николаю Скворцову. Если горе Нинель Петровны рвалось наружу, Клавдия Николаевна излучала поразительное хладнокровие. Создавалось впечатление, что ее визит в Генпрокуратуру был вызван желанием услышать что-то о деньгах, на которые она имела право после смерти сына, и еще — поболтать о себе, как это свойственно старым людям, которые зачастую становятся эгоистами. Или Клавдия Скворцова была эгоистична всегда?
Когда за ее ровной, обтянутой багряным шелком блузки спиной закрылась дверь кабинета, Турецкий почувствовал почти физическое облегчение. Хотя… чего тут, собственно, следовало ожидать? Смерть близкого человека зачастую выявляет в оставшихся членах семьи не лучшие их черты, а иногда, кажется, полностью их меняет. Великодушные становятся жадными, дружные — вздорными. И все взывают к дорогому покойнику, и каждый уверен, что, вернись мертвый с того света, он выказал бы одобрение именно его образу действий. И почему-то больше всех волнуются и настаивают на своей правоте женщины.
«Неудивительно, — отметил Турецкий. — Женщины по природе своей — создания более голосистые. Но надо полагать, это была единственная родственница Николая Скворцова, которая захотела дать показания…»
В это время на его рабочем столе зазвонил телефон. Александр Борисович снял трубку.
— Это Александр Борисович Турецкий? — зазвенел, ввинчиваясь ему в ухо, голос Нинель Петровны. Судя по этому голосу, ее можно было представить худой и надменной женщиной-вамп с крупными красными губами — образ, скорее соответствующий молодой Клавдии Николаевне. — Наша Татьяна меня просто допекла…
— Какая Татьяна? — Договаривая, Турецкий уже вспомнил, что дочь Скворцовых зовут Таней. — А-а, ваша Таня… Что с ней?
— Она уверена, что знает, кто убийца.
— И — кто?
— Мне она не говорит. Уверяет, что может сказать только вам. По-моему, это все детские глупости, умницей ее не назовешь, но она так настаивает… Мне привезти ее к вам? Прямо сейчас?