Вернувшись из армии, Алексей тоже не повел себя, как слабак: занялся бизнесом. Его фирмочка, постепенно превращающаяся в фирму, росла и богатела. Фирма торговала стальными дверьми с сейфовыми замками, и ее специалисты днем и ночью выезжали к заказчикам, которых в его старинном, но быстро развивающемся русском городе оказалось немало. А Дубинин постоянно был на переднем крае, помогал при возникающих то и дело проблемах, осуществлял общее руководство. Начальник. Мастер. Сильный человек.
Важно ли это сейчас? Наверное, неважно. А все-таки приятно вспомнить. Как долго Алексей избегал этих воспоминаний! Он думал, что они доставят ему слишком сильную боль. А оказывается, ничего подобного… Не осталось ни сил на то, чтобы терзаться болью, ни сожаления о том, что прошло навеки — все равно не вернуть! Осталось лишь смутное сомнение: неужели это был он? Как он мог быть таким толстокожим кретином? Вот уж действительно — Дубинин! Не зря, видно, одного из его предков Дубиной прозвали…
Некоторых дельцов доводит до беды неумение вести дела и, как итог, разорение. Дубинина погубило процветание. На какого-нибудь хлюпика с сотней рублей в кармане Марина не клюнула бы… Марина — единственная принадлежность прошлого, которую Алексею по-прежнему больно вспоминать. Главная женщина его жизни — и по производимому воздействию, и по той роли, которую она сыграла в его судьбе.
Марина Давиденко из Днепропетровска. Набор штампов описания красавицы, ставших былью. Глаза — изумруды. Волосы — расплавленное золото. Грудь — половинки персика. Кожа — шелк. Была в ней какая-то сводившая с ума гладкость — нечеловеческая гладкость дорогой куклы, на искусственном личике которой не найти ни поры, ни волоска, ни случайно вскочившего прыщика. Не родился тот мужик, который остался бы равнодушен ко всему этому совершенству, а Дубинин — так просто с ума сошел, едва увидел ее. Затащил в постель — впрочем, кто кого затащил, это еще вопрос, — купил однокомнатную, но приличную по площади квартиру… Впрочем, Марина прописалась главным образом в его квартире, а еще точнее — в его широченной, как половина футбольного поля, купленной специально по ее просьбе кровати. Прежние подруги Дубинина были неприхотливы и не требовали для себя столь основательного ложа, довольствуясь быстрым сексом — иногда на кухне и в ванной. Марина с собой таких вольностей не позволяла. Она и без того была изощренной любовницей. Впечатляющих размеров кровать заставляла задуматься о Марининых намерениях: уж не собирается ли она остаться навсегда? При этой мысли внутри Дубинина что-то замирало, сладкая и горячая струя скользила вдоль позвоночника. Иногда, в его редкие свободные от работы пробуждения, когда утреннюю комнату от солнца отделяла только лимонная штора с коричневатым штриховым рисунком, он склонялся над спящей Мариной и сквозь не потревоженную пока ни единой морщинкой гладкость кожи идеального лба пытался проникнуть взглядом в ее мысли. А Марина, слегка желтая от шторы, но все такая же совершенная, тихонько ворочалась во сне, и черты ее лица отражали только утреннюю безмятежность — больше ничего.