Теперь не только Вешенцевы, а все обитатели Горок Ленинских, считай, Бойцову родня. Как в большой семье, здесь всякое бывает: не всех родственников любишь, не со всеми отношения одинаково приязненные. Однако если доходит дело до того, что родных приходится защищать, — кто же откажется? Чай, не чужие люди…
Увидев, что возле конторы собралось стихийное вече, Бойцов прибавил шаг. В толпу колхозников он врезался, как корабль в разбушевавшиеся волны:
— Здравствуйте, братцы! О чем шумим?
От этих слов зашумели только сильнее, так, что уж ничего разобрать было нельзя. Отчетливо выделялось только: «Иван Андреевич, Иван Андреевич…»
— Ну я, я, сорок два года Иван Андреевич, — махнул рукой председатель. — Кто способен четко и внятно сказать, чего вам надо, пошли со мной.
По толпе из конца в конец прокатилось волнение: она завихрялась, делилась на группы, группы едва не принялись выяснять, кто сильнее, на кулаках, но присутствие председателя их образумило… В конце концов трое — очевидно, выборные от каждой группы, — вывернувшись из столпотворения, поднялись на крыльцо конторы. Двое мужчин и одна женщина.
— Отлично, — одобрил Бойцов, — вот теперь заметно, что в Горках Ленинских проживает сознательный народ… Остальные свободны. Я говорю, свободны. Вам что, родимые, делать нечего?
Спокойный, слегка укоризненный тон председателя подействовал: люди нехотя стали расходиться. Бойцов ничуть не удивился, даже не ощутил удовольствия от того, что колхозники так легко и охотно его послушались. Право приказывать и указывать этим своенравным, порой норовистым людям давал ему авторитет, который председатель завоевывал не один год. И потерять который было проще простого…
В председательском кабинете народные ходоки разместились неуверенно, с кряхтеньем, потрескивая стульями, подмащивая под себя толстые полы зимней одежды. Как будто бы они уже и не помнили, о чем собрались говорить. Или помнили, но прикидывали, с чего бы лучше начать.
— Ну, что, — протянул им руку помощи Бойцов, — о земле, что ли?
— А что? — с агрессивным задором подхватила единственная среди собравшихся женщина. — И о земле!
Бойцов посмотрел на заговорившую с некоторым унынием. Крупнотелая матрона по имени Кира, носительница знаменитой фамилии Сусанина, когда-то в школе была отличницей. Школьных знаний у нее с тех далеких времен не сохранилось, зато сохранился громкий, четкий, командный голос, которым она когда-то отвечала уроки, претендуя на высшую оценку, в полной уверенности, что всегда и во всем права.
— Надо соглашаться на предложение Ганичевой, — докладывала Кира Сусанина. — Она дает хорошую цену за землю — десять тысяч долларов. Ее брокер — вы его знаете, по домам ходил, такой рыжеватенький, — сказал, на месте нашего колхоза построят передовые фермы. А нас переселят в город, представляете? И с деньгами. — Круглощекая чугунная физиономия Киры, обрамленная выбивающимися из-под теплого платка жесткими колечками химических кудряшек, смягчилась, расцвела трогательной мечтой. — Непременно с деньгами. Хватит, нагорбатились! Хоть в кои-то веки поживем на всем готовом…