При этих словах ее терпение окончательно лопнуло, и она, уперев руки в бока, заявила:
– Да, они собираются исполнить мои сцены. Ну и что из этого?
– Что из этого?! – Он провел рукой по лицу, пытаясь подавить бушевавшую в нем ярость. – Ты – моя жена, и я не допущу, чтобы ты делала из себя посмешище на весь Лондон, пописывая пьески. Не успею я оглянуться, как ты начнешь скакать по сцене «Глобуса»!
– А почему бы и нет? – хмыкнула Розалинда. – В Италии женщины играют в комедиях.
– Мы не в Италии, и ты не какая-то там бродячая актриса!
– Ты называешь господина Шекспира бродягой?
– Нет! Но он мужчина. А ты – женщина.
– И потому ущербна? Как жаль, что ты не знаешь нашу королеву, Дрейк. Вот тогда бы ты понял, насколько могущественной может быть женщина.
– Господи ты Боже мой! – вскричал он в ярости. – Я знаю о королеве больше, чем ты можешь себе представить. И это не имеет никакого отношения к твоему полу. Дело в приличиях. Ты – моя жена.
– Ты имеешь в виду, твоя рабыня.
– Да нет же, черт возьми!
– Как ты смеешь! – закричала она, дав наконец волю копившимся всю неделю тревоге и отчаянию. – Сначала запрещаешь мне собирать ренту и посещать своих собственных арендаторов, потом велишь мне перестать читать и начинать работать в саду. А теперь заявляешь, что мне не пристало писать! Что дальше? Может, мне закрыться в спальне и ждать, когда ты разрешишь мне подойти к твоей персоне?
– Я не запрещал тебе писать. Просто твои сцены нельзя разыгрывать перед публикой. Кто-нибудь поймет, что автор их ты.
– Ах какое унижение для владельца Торнбери-Хауса! Его жена склонна к творчеству и посвящает себя вовсе не своему господину и властителю. Какое ужасное пятно на твоей безупречной репутации!
– Ты говоришь, словно герои твоей пьесы, – процедил он сквозь сжатые зубы.
– Значит, вот что тебя тревожит – кто-то может узнать в моих пьесах тебя. А ты, Дрейк, прожил всю жизнь, прячась за разными масками И самая главная из них – маска мстителя. Ну и что, если ты добьешься того, что хотел? Если ты наконец отомстишь за поруганную честь отца? Ради чего тогда тебе жить? Разве у тебя останется цель?
Он схватил ее за руки так сильно, что она сморщилась и с трудом подавила стон. Встретившись с ним взглядом, в котором полыхала ярость, она ледяным тоном произнесла:
– Ты делаешь мне больно.
Дрейк тотчас отпустил ее руки и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, а потом печально произнес:
– Я сегодня ночую на «Розе».
– А может, прежде поищешь леди Эшенби, чтобы утешиться? – бросила она ему в лицо. – Она ведь не пишет пьесы. Просто прекрасна и покорна. Самый замечательный тип женщины.