— Что, егоза, — игриво обратился к Наташе. — Дружба крепнет?
— Крепнет-то крепнет, — рассудительно ответила девочка. — Но я по мамочке соскучилась. Хочу поскорее домой.
— Чем тебе здесь плохо? — огорчился Поюровский. — Комната большая, светлая. И смотри сколько детей. Как в пионерском лагере.
— Дети все почему-то спят. Мы только с Сенечкой вдвоем играем.
— Что такое пионерский лагерь? — поинтересовался Сенечка, с независимым видом стоявший поодаль.
— Честно говоря, не очень веселое место, малыш.
Такие летние загоны для детей. Там их целые дни заставляли маршировать на плацу и распевать пионерские песни. А тех, кто шалил, сжигали на кострах.
— Ой! — ужаснулась Наташа.
— Вот тебе и "ой"! Вам повезло, детки, вы родились совсем в другую эпоху. Ну-ка, Наталья, задери рубашонку, послушаем сердечко.
Прижался ухом к худенькой, теплой грудке, услышал ровное — тук-туку-тук — без всяких хрипов и перебоев. Осмотрел и Сенечку, который держался настороженно, будто в чем-то подозревал доброго дяденьку доктора. Эта сладкая парочка, при удачных обстоятельствах, уплывает не меньше, чем за пятьдесят штук. Вечером он ждал звонка из Калифорнии — последнее уточнение. Где-то там, на благословенных просторах цивилизованного мира помирал еще не старый автомобильный король, и эти две никчемные, забавные славянские зверушки могли растянуть его дыхание минимум на пять лет. За это стоило платить.
— А я не верю! — грубовато отрезал Сенечка, ежась от щекотавших его пальцев.
— Чему не веришь, бутуз?
— Что детей сжигали на кострах.
— Да? И почему не веришь?
— Не верю и все. Детей нельзя сжигать. Они же не дрова.
— Надо же какой упрямец. А ты веришь, Наташенька?
— Не знаю. Я спрошу у мамы, — дипломатично ответила девочка. — Пусть поскорее приедет за мной.
— Ах ты, хитрый клопик! Полетать хочешь? — подхватил завизжавшую девочку на руки, подбросил вверх, чуть не шмякнув о низкий потолок. Опустил на пол. Сзади надсадно бубнил Крайнюк:
— Пошли, Василий, хватит уже!
— Эх, Денис Степанович, — попенял в коридоре Поюровский. — Скучный ты человек. Нет в тебе поэзии...
Навстречу вылетела Клементина.
— Доктор, доктор, вас к телефону!
Он прошел за ней в ординаторскую, чувствуя, как засосало под ложечкой. Кто же мог разыскать его здесь, по какой срочной надобности?
Узнал Шахова не сразу, у того был незнакомо-придушенный голос, будто его черти прижали наконец.
— Василий Оскарович, надо срочно встретиться.
— У меня такой необходимости нет.
— Василий, забудь обиды. Сейчас не время. Плохие новости. Очень плохие.
— У вас уж, видно, других не бывает.