В двенадцать раздался звонок внутренней связи. Это был капитан Филбрек, воплощенная пунктуальность. На этот раз он почему-то не сопел и не пыхтел. Последовал моему совету изменить манеру разговаривать или просто решил не раздражать меня. Странные вещи происходят на свете, видит Бог.
— Деккер?
— Да, это я.
— Послушай, этот выстрел час назад был совершенно случайным. Тут один тип из Левистона…
— Не стоит об этом, Франк. Ты ставишь в неловкое положение меня и себя, и ты считаешь людей, которые видели, как все было на самом деле, полными идиотами. Не надо лишней суеты, лучше ничего не говори.
Пауза. Наверное, он собирается с мыслями.
— О'кей. Чего ты хочешь?
— Почти ничего. Все ребята выйдут отсюда ровно в час дня. В точности, — я взглянул на часы, — через пятьдесят семь минут. Вот и все. Я обещаю.
— А почему не сейчас?
Я оглядел класс. В воздухе висело напряженное молчание и казалось, что невидимая связь возникла между нами, будто мы заключили договор, подписанный кровью.
— Дело в том, что у нас с ребятами есть еще одно невыполненное дело. Надо все довести до конца.
— Ты о чем?
— Тебя это никак не касается, Франк. Но мы все понимаем, о чем идет речь.
И действительно, я не встретил ни одного недоуменного взгляда, все все понимали. Тем лучше, будут сэкономлены силы и время. Я чувствовал себя очень уставшим.
— Слушай внимательно, Филбрек, чтобы не возникло никаких недоразумений, сейчас я скажу тебе, как начнется последний акт нашей маленькой комедии. В течение ближайших трех минут кто-нибудь опустит в классе шторы…
— Не вижу смысла, — резко произнес Филбрек.
Я глубоко вздохнул. Что за чудак!
— Когда до тебя наконец дойдет, старина Франк, что парадом командую я? Слушай внимательно и постарайся понять: сейчас кто-нибудь из ребят, вовсе не я, подойдет к окну и опустит шторы. Можешь пристрелить его, конечно. Но тогда, я полагаю, тебе стоит сразу нацепить свой полицейский значок на задницу и распрощаться с этими двумя столь дорогими твоему сердцу предметами.
Ответа не последовало.
— Молчание — знак согласия, — произнес я, стараясь, чтобы голос мой звучал весело. На самом деле никакого веселья в эту минуту я не испытывал. — Мне все равно, чем ты будешь сейчас заниматься. Но если опять начнется реализация каких-нибудь гениальных идей по моему устранению, я открываю огонь по присутствующим. Если же ты будешь паинькой до часу дня, все будет замечательно, и все узнают, какой ты большой и храбрый полисмен, настоящий герой. Договорились?
Долгое время Филбрек молчал, затем медленно произнес: