Карлсен пристально вгляделся, но в конце концов покачал головой.
— Внешность у всех такая благообразная…
— Да, — кивнул Фаллада. — Вид, как у святых.
— Когда все это писалось, Магнусу было двадцать с небольшим. Мне кажется, по полотнам можно судить, что им двигали высокие идеалы. И надо же, через каких-нибудь десять лет он уже в капусту рубил вестерготландских крестьян и готов был заложить душу дьяволу.
— Почему?
Граф пожал плечами.
— Мне кажется, я знаю, почему, но на объяснение ушло бы много времени. — Он поднялся на пролет выше. Через матовое стекло в нише угадывался лунный свет над озером.
Дверь на верхней площадке была окована толстыми железными лентами, по всему периметру проглядывали металлические заклепки. Правая сторона показывала, что в дверь ломились: дерево было расщеплено, виднелись глубокие зазубрины от топоров.
— Мне представляется, — сказал граф, — эта комната после смерти графа была заперта, а ключ, вероятно, выброшен. Взломал ее кто-то из потомков. — Он толчком распахнул дверь.
Комната внутри, вопреки ожиданию, оказалась довольно большой. Запах был резкий и какой-то противоестественный — Карлсен уловил в нем ладан. Было и еще что-то, трудноуловимое, но до тошноты неприятное. И тут вдруг стало понятно: душок прозекторской, где вскрывают трупы.
Гейерстам щелкнул выключателем, но ничего не произошло.
— Странно. В этой комнате электрические лампы никогда подолгу не держатся.
— Может, просто граф их недолюбливает? — пошутил Карлсен.
— Или что-то неладно с проводкой.
Гейерстам чиркнул спичкой и зажег два керосиновых светильника на скамье. Теперь было видно, что основную обстановку в комнате составляют кирпичная печь и какое-то похожее на палатку сооружение. Коснувшись последнего, Карлсен почувствовал, что это шелк, причем такой тяжелый, какого он и не встречал.
— Своего рода камера-обскура, — пояснил Гейерстам. — В алхимии определенные операции надо выполнять в полной темноте.
На полках теснились тяжелые стеклянные бутыли и емкости различных форм и размеров. Стояло чучело небольшого аллигатора и какого-то создания с птичьей головой, туловищем кошки и хвостом ящерицы, так ладно пригнанных, что и не различишь, где сшито. В углу примостился высокий, неказистый металлический агрегат со множеством выходящих из него трубок и глиняной крышкой.
Гейерстам снял с полки толстый кожаный фолиант с истертыми застежками и, положив его на скамью, раскрыл.
— Это алхимический дневник графа. У него, похоже, были задатки подлинного ученого. Это все ранние эксперименты — попытки создать жидкость под названием «алкахест», вроде как низводящую всякую материю в ее первородное состояние. Для алхимика это был первый шаг. Когда бы такая первородная материя была получена, следующим шагом надо было запаять ее в сосуд и поместить в атанор, ту печь в углу. У Магнуса почти год прошел в попытках создать алкахест из человечьей крови и мочи. — Гейерстам переворачивал страницы. Почерк был угловатый, острый и торопливый, но рисунки в тексте — химический агрегат и различные растения — выполнены с удивительной тщательностью и точностью. Гейерстам захлопнул книгу. — Десятого января 1683 года он пришел к убеждению, что наконец создал алкахест из детской мочи и кремортартара. Этот следующий том начинается спустя два месяца, потому что для первородной материи ему нужна была весенняя роса. Еще он потратил две сотни золотых флоринов на яд кобры из Египта.