Едва ноги коснулись твердой поверхности, правая рука занырнула за спину. Меч острым узким клинком распорол облако мелких дождинок, искрившихся в свете, льющемся из открытой настежь двери…
* * *
Максимов распорол тюлевую сетку, вздувшуюся от ветра, и шагнул через порог…
Лилит осеклась, невольно прижала руку к груди. Из темноты выступил человек с мечом в руке. Грудь лоснилась от красной пленки крови, жадно, как губы, раскрылись створки ран, в них пульсировали красные роднички, тонкими струйками сбегали по дрожащим от напряжения мышцам. У него было тугое, страшное от рвущейся наружу мощи тело воина и бледное, безжизненное лицо аскета. Заглянув в его глаза, Лилит не увидела в них своего отражения. Луна, неожиданно выглянувшая из разрыва в тучах, набросила на его израненные плечи серебристый плащ цвета Времени…
* * *
…Она была прекрасна дикой, языческой красотой. Первозданный огонь жег ее изнутри, заставлял высоко подниматься грудь, трепетать тонкие крылья носа. Сочные влажные губы дрожали в сладострастной улыбке. В ее взгляде было столько необузданной силы, что он физически ощущал, как его засасывают, непоборимо затягивают два клокочущих водоворота. Слабость растопила мышцы, он понял — еще немного, и он уже не в силах будет противостоять ей. И тогда он, гортанно вскрикнув, взмахнул мечом, прочертив серебряную дугу наискосок раз, потом еще раз…
Он вышел под дождь. Шагнул в темноту. На двенадцатом шаге земля выскользнула из-под ног. Он упал лицом в траву, широко разбросав руки. Боль на секунду вернула в сознание, и каждой клеточкой тела он почувствовал, что распят на гигантском шаре, с дикой скоростью несущемся в леденящей мгле, и что соскальзывает, непоборимо соскальзывает с его поросшей мокрой травой поверхности, и тогда что есть силы вцепился левой рукой в зеленую гриву травы, правая все еще сжимала рукоять меча. На опаленном небесным огнем клинке тускло отсвечивали всполохи уходящей из города грозы.