За столом Бес, вопреки опасениям Максимова, держался великолепно. Он решил из Льва пустыни превратиться в плюшевого светского льва. И у него это получилось.
Бес ошарашил дам, перейдя на хороший английский ради Юко. В качестве реверанса в сторону Карины он время от времени, грассируя, вставлял пару фраз по-французски. Добил всех окончательно, когда прочел на арабском, а потом перевел на русский стихи великого слепого из Маарри — Абу-ль-Алы.[61]
— О жизнь-потаскуха, тебя я кляну —
Простишь ли мне брань иль поставишь в вину?
Поманишь, обманешь, заставишь сражаться,
Надеясь, что в битве я шею сверну.
А впрочем, надевши доспехи проклятий,
Давненько ведем мы с тобою войну.
У всех водопоев нас ложь караулит,
И воду мутит, и толкает ко дну.
Годам к сорока мы глупеть начинаем,
Наш разум, слабея, отходит ко дну.
А жен отнимает то смерть, то измена —
Как речку, жену не удержишь в плену.
Бес сорвал аплодисменты, которые принял с достоинством.
По его сигналу слуга сменил блюда на столе. Угощал Бес по-царски. В его закромах нашлось все, что только может пожелать самый пресыщенный гурман. Возможно, усиленное питание входило в контракт. Скорее всего, подумал Максимов, зная Беса, в подземных холодильниках регулярно случались «аварии», в результате которых приходилось уничтожать по акту пропавшие продукты.
Но гости ели мало. После всех испытаний аппетит отбило так, что его не в силах был разбудить вид дорогих яств.
— Ребята, ну его к черту. Вы же ничего не жрете. И правильно делаете, кстати. Лучше мучиться животом от голода, чем от обжорства. — Слава скомкал салфетку. — В сад пройти не предлагаю. Потому что его не имею. Пошли в баньку!
Юко посмотрела на Карину. Та пожала плечами. Обе дамы к столу вышли в элегантных платьях, к их удивлению обнаруженных в гардеробе, сбросив, как змеи кожу, прокопченную и просоленную полевую форму.
— Вообще-то мы уже душ приняли, — ответила за двоих Карина.