«Братья начнут биться друг с другом, родичи близкие в распрях погибнут; тягостно в мире, великий блуд, век мечей и секир», — пришло на память Максимову.
— Старуха была права, — сказал он вслух.[63] Сидевший рядом толмач радостно улыбнулся и закивал, хотя ни черта, был уверен Максимов, не понял.
Просто радовался парень, что цел, что в надежных руках, что командирской волей поднят на самую вершину в прямом и переносном смысле слова. Его Максимов вызвал на КП, повысив до должности ординарца. Умереть внизу, на передовой, Рахмону, так звали парня, не светило, и он этому открыто, по-детски радовался.
— Перед тобой, Рахмон, поле Вигрид, — Максимов обвел рукой горы внизу.
Рахмон рассмеялся командирской шутке. Слово «поле» он, конечно же, знал. А чудить белые офицеры любят, это он знал по театру, что устроил на базе предыдущий командир — Бес. Поле гор — это смешно. Командир пошутил — смейся.
— Ладно, проехали.
Максимов поднес к глазам бинокль.
Передовой дозор одной из колонн Бердыева уже вполз в ущелье, пылил, медленно поднимаясь к базе.
Опасности это не представляло. Танки и БМП уже заняли огневые позиции, сектора обстрела давно пристреляны, как заверил Максимова командир танкового взвода.
— Сообщи координаты. Пусть открывает беглый огонь по ущелью. — Максимов нацарапал на клочке бумаги цифры. Протянул Рахмону.
Тот солидным голосом передал данные по телефону вниз.
— Ждем-с, — протянул Максимов.
В утренней тишине раздались жужжание электроприводов башенных орудий. Танки, задрав стволы, выбирали нужную траекторию выстрела.
Максимову хорошо была видна площадка внизу, перед входом в шахту. Вся система обороны просматривалась, как модель на ящике с песком. Хоть сейчас выставляй в учебном классе. Славка-Бес, хоть и был партизаном по жизни, оборону организовал классически правильно. Максимов был уверен, что продержится даже с ополовиненным числом бойцов.
Он вспомнил, как, спустившись вниз, командовал выносом раненых из окопов и блиндажей. В живых суждено остаться единицам, собаки никого не щадили, обгладывали все, что торчало из бронежилета. Он не стал останавливать тех бойцов, что принимались кромсать и месить прикладами тела собак, погибших в угаре пикрина и от пуль. Решил, пусть выплеснут из себя страх и ярость.
Вдруг над горами загремел усиленный репродуктором голос Беса.
Максимов вздрогнул. Потом расслабился, сообразив, что Бес распевает на арабском слова молитвы воина. Бойцы, наверное, записали голос любимого командира на магнитофон и врубали всякий раз перед тем, как открыть огонь.