— Кому что. А я руку исцарапала. Он снял лямки рюкзака. Сел.
Кругом была звенящая эхом темнота. Судя по акустике, размеры этого зала были гораздо меньше. Максимов принюхался.
— И я о том же, — раздался голос Карины. — Благовониями пахнет. Ладаном, что ли? Глюки, наверное.
— Может, в рюкзаке что-то разбилось?
— Ага! — иронично хмыкнула Карина. — Я с собой флакончик «Кристиан Диор» прихватила! Глюки, говорю. Совсем крыша у нас поехала.
— Фонарик, ты, конечно, потеряла?
— Из-за него руку и расцарапала. Карина щелкнула кнопкой. Замерцал слабый кружок света и померк.
— Сдох. — Максимов отвалился спиной на рюкзак. — Ничего. У меня есть свечи. Сейчас отдохну и достану.
Услышал, что Карина вскочила. Хрустя камешками, прошла несколько шагов. Остановилась.
Чиркнув, вспыхнул огонек зажигалки. Стал ярче. Раздвоился. Один остался на месте, все больше вытягивая яркий лепесток. Второй поплыл в сторону. Их стало три.
Максимов протер глаза.
Карина шла вдоль стены, а вслед за ней тянулась цепочка огоньков. Их становилось все больше и больше. Теперь Карина зажигала все светильники, стоящие в несколько ярусов на каменных выступах.
Максимов увидел, что сидит на полу, выложенном гладкими плитами из светлого камня, обработанного рукой человека.
Вскочил, на миг забыв о боли и усталости, стал зажигать светильники навстречу Карине. Светильниками оказались чаши из желтого металла. Затвердевшая на их дне смола вспыхивала легко и горела ярко, наполняя воздух дурманящим благовонием.
Вскоре золотистый дрожащий свет наполнил залу. Она оказалась правильной формы, метров тридцать в диаметре. Сводчатый потолок подпирали четыре мощные колонны. От уровня человеческого роста и выше до самого центра купола камень искрился золотыми крапинками.
— Это все — золото? — прошептала Карина.
— Похоже. Вырубили залу в золотой жиле.
— Смотри! — Карина указала на центр свода. Там горела золотым огнем свастика, заключенная в круг из черных камней.
— Это знак Верховного бога, — механически прошептал Максимов.
Он перевел взгляд на прямоугольный каменный монолит в центре зала.
Камень неудержимо и властно притягивал к себе.
Медленно, словно во сне, он приблизился.
Стенки каменного гроба украшала искусная резьба. Руническая клинопись вплеталась в растительный узор. Знаки не были классическим футарком скандинавов, скорее, напоминали те, которыми был написан «Гимн Боянов»[65].
— Суда Велесова не убежать;
Славы Славянов не умалить.
Мечи Бояновы на языке остались;
Память Злогора Волхвы поглотили.
Одину Взпоминание, Скифу песнь.
Златым песком тризны посыплем!