Хиршбург с неудовольствием почувствовал, что рубашка под мышками начинает промокать от пота. Хотя на террасе царил полумрак, от знойного ветра он не спасал. А на лужайку, залитую светом, было больно смотреть. Всадница, гарцующая на коне, то и дело пропадала в слепящем мареве, и тогда дробь копыт становилась особенно тревожной, потому что источника ее не было видно, словно вибрировала сама земля, истомленная солнцем.
Он покосился на сидевшего в соседнем кресле Винера. Под белой рубашкой с распахнутым воротом угадывался бандаж, плотно стягивающий грудь. Это был единственный след ранения. Ни по лицу, уже тронутому загаром, ни по свободной позе нельзя было догадаться, что всего две недели назад Винер находился на пороге жизни и смерти.
«В молодости такое переносится легче, — с невольной завистью подумал Хиршбург. — К тому же, если наделен отменным здоровьем и всю жизнь отлично питался. Это простой солдат изначально обречен. И выхаживают его лишь для того, чтобы вновь швырнуть в мясорубку. А если под пулю попадает генерал, к его услугам лучшие врачи и самые дорогие лекарства».
Винер по армейской табели о рангах приравнивался даже не к генералу, а к фельдмаршалу. В тридцать с небольшим лет по праву рождения и посвящения он входил в Верховный совет организации «Черное солнце». Всегда оставаясь в тени, «Черное солнце» сначала создала и выпестовала Рейх, а потом стерла его с карты мира, как шахматист сметает с доски фигуры, когда партия не пошла. Хиршбург знал, что тогда — во время войны, после нее и сейчас, на исходе века — он был, есть и будет лишь фигурой в играх «Черного солнца». Конечно, не пешкой. Но все же…
Он отдавал себе отчет, что его смерть не выдавит ни слезинки из холодных арийских глаз Винера. Возможно, Винер будет опечален, но не надолго. А скорее всего — раздражен, если «зевнет» фигуру Хиршбурга. Гроссмейстеры не любят терять темп и качество в игре.
Хиршбург, несмотря на зной, забирающийся под рубашку, поежился. Потому что не удержался и вспомнил…