В графе «Notes» его собственной рукой было написано: «Все будет хорошо».
Это… она?! Та самая, из теплой осени десятилетней давности; не женщина и не ребенок, потерявшая в катастрофе отца, мать, нерожденного брата и собаку?.. Та, что протягивала ему навстречу руки из горящей машины?..
Неисповедимы пути твои, Господи…
Если бы он был человеком, ему, вероятно, захотелось бы выпить.
Интересно, она знает, кто он такой?..
Едва ли… До того ли ей было.
Он вернулся в комнату, где оставил Аманду, присел рядом и впервые за все время их знакомства пристально рассмотрел ее ноги, едва прикрытые короткой земной юбкой. Да, конечно… по левой ноге, чуть ниже колена змеился чуть заметный белый шрам.
Он взглянул на серебряное украшение, зажатое в руке, расправил цепочку и надел ее на шею девушки.
Круг замкнулся.
… Аманда приходила в себя очень медленно и тяжело. Наконец, до нее дошло, что она находится в своей собственной комнате, на первом этаже. Она попыталась сесть, судорожно вспоминая о событиях прошедшего дня. Занятия с Савешом… визит Сарэка… выбитая дверь… вот оно в чем дело!
Господи, глупо-то как…
– Нет, не вставай, – руки Сарэка уложили ее обратно на подушку. – Ты все еще в состоянии стресса.
Что-то металлическое скользнуло по ее груди. Она опустила глаза… мамина цепочка… лилия.
– Я подумал… – чуть заметно занервничал вулканец, – это ведь вполне логично…
– Все в порядке, – она опустила руку на его пальцы.
– Я приготовил тебе кофе, – он казался бесстрастным, но Аманда отчетливо чувствовала его смущение, когда он деликатно убрал руку, потянувшись за чашкой.
– Осторожно, – сказал он, помогая ей сесть поудобнее и подавая чашку. – Он очень горячий.
Она пила кофе маленькими глотками, глядя, как Сарэк, сидя на краю кровати, усиленно отворачивается в сторону.
– Эй, в чем дело? – она дотронулась до его колена.
– Извини; я повел себя… недостойно. Я действительно не имел права…
– О, прекрати это, пожалуйста. – Она протянула ему пустую чашку. – Это ты был прав. Давно следовало это сделать, просто я не могла решиться. Вот только… – она закусила губы и уставилась в окно, за которым уже начали сгущаться сумерки.
– Я останусь, – он с полуслова понял ее невысказанный страх. – Я… я буду здесь, в этой комнате. Спи.
* * *
… Часов до двух ночи он проверял ее работу, делая на полях пометки и исправления. Он как раз дошел до середины, когда услышал тихий жалобный плач.
Он вскочил с кресла, прошелся по комнате, остановился у ее кровати, подошел к окну, вернулся к креслу… хватит метаться, как лев в клетке, одернул он себя, сел и взял листы.