Там еще подрабатывал каток.
«Вот работают, – подумал Кянукук, глядя на девушек, на парня, на асфальтоукладчик и каток. – Молодцы!»
Через несколько минут они уже въезжали в предместье, где шла тихая вечерняя жизнь: у ворот деревянного дома стояли солдат с девушкой, группа мужчин освежалась пивом у голубого ларечка, около столба с репродуктором слушала футбольный репортаж другая группа – в переулках лежала мягкая коричневая пыль, ватага ребят бежала куда-то с мячом, а один их сверстник тихо сидел возле забора и что-то строгал.
«Так вот и я в Свердловске всегда уединялся от ребят, – подумал Кянукук. – Если бы не уединялся, небось не вырос бы таким».
Мальчик скользнул взглядом по их машине. У него был крутой лобик, и волосы ежиком, и внимательные добрые глаза.
«Мне бы такого внука к старости бог послал», – подумал Кянукук.
Он стал ждать в вестибюле гостиницы, пока «ребятишки» переоденутся. Сел на диван и углубился в чтение проспекта, возвещавшего сразу на четырех языках об удобствах гостиницы и красотах побережья. Вскоре он заметил в толпе приезжающих и отъезжающих, иностранцев и наших, итальянского певца Марио Чинечетти. Марио уныло беседовал со строгим гражданином явно не артистического вида. Кянукук привстал и поприветствовал итальянца:
– Салют, Марио! Привет представителям стиля «прогрессив»!
Певец, вместо того, чтобы бурно ответить на приветствие, только вяло помахал ему: подожди, мол. Что такое?
Марио кивнул несколько раз серьезному гражданину, получил из его рук какую-то бумажку, вздохнув, сунул ее в карман, подошел к Кянукуку и сел рядом на диван.
– Все, – сказал он, – нащупали. Придется возвращаться.
– Куда? – изумился Кянукук. – Неужто в Геную?
– В Вологду, – ответил Марио. – Я в Вологде живу.
– То есть? – опешил Кянукук.
– Вообще-то я ленинградец, – загорячился Марио. – Понимаешь, старик, выселили в административном порядке.
Несправедливость, понимаешь? Сиди теперь и тухни в этой Вологде.
– Фарцовка, что ли? – смекнул Кянукук.
– Грехи молодости, – уклончиво ответил «итальянец».
– Ничем не могу помочь, Марио, – вздохнул Кянукук.
– Меня не Марио зовут, Колей, – печально отозвался Марио. – Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй. Вот как получается.
Помолчали. «Итальянец» почесал ногтем пробор, потер рукавом блестящие пуговицы на своем пиджаке, который он называл «блейзером», то есть «клубным» пиджаком.
– На юг, что ли, податься? – прикинул он. – Деньги нужны. В наше время, знаешь, без денег…
– Что верно, то верно, Марио, – покивал Кянукук.
Он переживал за «итальянца».
– Коля, – мрачно поправил певец.