На несколько секунд в комнате стало тихо, потом Филин с трудом, но на этот раз вполне разборчиво выговорил:
– А пошел ты, гражданин начальник, знаешь куда...
Губы Решетова чуть скривились, но больше он никак не проявил того, что зек его задел. Наоборот, устало вздохнул и с деланным равнодушием произнес:
– Ну, как знаешь... Я ведь тебя и по-другому офоршмачить могу! – Майор нажал на кнопку вызова конвоя, и через несколько секунд в кабинет вошел прапорщик-контролер – здоровенный детина с длинными жилистыми руками.
– В ШИЗО его! – приказал прапору Решетов, кивком указывая на блатного, словно в кабинете был кто-то еще. – На пятнадцать суток! Это тебе для начала, – прибавил майор, снова поворачиваясь к зеку. – Чтобы не думал, что я с тобой шутки шучу. После ШИЗО мы с тобой по-другому поговорим, я думаю.
Прапор шагнул к блатному, отстегнул наручники от кольца в полу и поднял зека с пола. Пожалуй, без его помощи Филин бы и не поднялся, он уже совсем закоченел.
– И имей в виду, – резко сказал Решетов прапорщику. – Если этот урка себе «дорогу» пробьет – сядешь вместе с ним! Имей в виду, я не шучу! Понял?
– Так точно, товарищ майор, – ответил прапор, подтаскивая зека к двери. – Ну, иди давай, зечара, что, я тебя тащить, что ли, буду?! Давай! – Он сильно ткнул Филина кулаком в бок, и тот зашагал сам, с трудом переставляя непослушные ноги.
– Ты, Степанов, все равно будешь под мою дудку плясать! – громко крикнул ему вслед Решетов, привставая со своего места. – Слышишь? Никуда не денешься!
После того как дверь за зеком и конвоиром закрылась, Решетов несколько секунд сидел молча и неподвижно, потом решительным движением придвинул к себе стоявший на углу стола телефон и набрал длинный магаданский номер.
* * *
Через месяц, в воскресенье, у главных ворот сусуманского штрафняка было довольно людно. Дело было в том, что по воскресеньям в двенадцать часов дня из лагеря выпускали тех, чей срок кончился и кто мог покинуть штрафняк на своих ногах, а у ворот их встречали родственники, знакомые, кореша... Ну, или никто не встречал, это уж кому как везло.
Так было и в это воскресенье. Неподалеку от ворот стояли люди, в основном маленькими группками – по двое, по трое, хотя было и несколько одиночек. Они или молчали, или о чем-то негромко переговаривались, и все часто посматривали на часы. Было уже около двенадцати, и главные ворота штрафняка вот-вот должны были распахнуться, выпуская счастливцев, для которых этот день должен был стать первым днем воли.
Среди встречающих выделялась одна группа из пяти человек. В отличие от большинства собравшихся они были хорошо, по-городскому одеты, да и лица у них были другие – уверенные в себе, спокойные. Они стояли молча, не переговариваясь ни между собой, ни с окружающими, единой монолитной кучкой. Любому внимательному наблюдателю хватило бы нескольких секунд, чтобы понять – эти пятеро не просто хорошие друзья, пришедшие встретить откинувшегося кореша, они явно не равны друг другу. Среди них есть главный, а остальные – подчиненные.