* * *
Глаза тихонько слипались, но спать не удавалось, потому что дикое чувство голода перекрыло собою все: и усталость от бессонной ночи, и холод от каменных ступеней, и ломоту в суставах от длительного сидения на одном месте. Капитан Мочилов и лейтенант Смурной, конечно, периодически вставали, проходились вдоль фасада больницы номер один, чтобы размять затекшие ноги, но помогало это мало. Особенно плохо помогало это от голода. Ночь еще удалось продержаться, утром хоть и сосало под ложечкой, но разговорами и игрой в пристенок удавалось усыплять чувство голода, но после обеда оно навалилось с такой силою, что челюсти сводило судорогой.
Темы для разговоров исчерпались все, кроме одной.
– Однажды на рыбалке поймал я о-от такую щуку, – мечтательно говорил капитан, шумно сглатывая текущую веревкой слюну. – Как замечательно она пошла в духовке и с майонезом. Съели за милую душу.
– А форель? Форель вы не пробовали? – с живостью поддержал Владимир Эммануилович. – До чего ж нежна.
– Однако сом лучше.
– Что за сравнение: сом и форель? Вы бы еще прудовую улитку с мидиями сравнили.
– И сравню. Мидии ваши тиной отдают, если хотите.
– Только у тех, кто не умеет их готовить.
Словно два петуха, исстрадавшиеся от безделья и пыток голода, товарищи по несчастью и пикетчики в одном лице встали друг напротив друга.
Кулаки нервно сжались, готовые по первому неосторожному движению со стороны соперника пойти в ход. Мочилов лихорадочно нащупывал в кармане ключ от наручников, справедливо предположив, что молодость со свободными руками легко задавит опыт, прикованный к колонне. Однако Смурной, за всю свою жизнь воевавший разве только с мухами и тараканами, из всех приемов знал только один, коим и не замедлил воспользоваться.
Смачный плевок полетел в сторону капитана, но цели своей не достиг.
Ввиду пониженного с детства зрения, Владимир Эммануилович всегда страдал отвратительным умением целиться. В бытность свою курсантом на занятиях по стрельбе он регулярно доводил преподавателя до белого каления, совершенно несознательно попадая в яблочко мишени, но соседней. С возрастом тяга к предметам посторонним, не тем, в которые предполагал попасть, у Смурного не уменьшилась, а может быть, наоборот, увеличилась. Во всяком случае, плевок точно пришелся в красный крест одного из атлантов, бессменно дежурившего у входа в лечебное заведение вот уже более века.
– Что-о-о?! – возмутился Мочилов, с шумом выдавив пар из ноздрей. – Плеваться?
Глаза его побагровели. Он широко расставил ноги и замахнулся прикованной рукой, совершенно забыв о цепях, самолично повешенных на себя. Железо не дало капитану совершить намеченное, более того, от неожиданного сопротивления металла Глеб Ефимович не удержался на ногах и растянулся вдоль ступеньки, оцарапав вторично свой многострадальный нос. Ярость в душе вскипела, как чайник, вовремя не снятый с газовой плиты. Он готов был разорвать в клочья Смурного, грызть его зубами, топтать презренное тело ногами и вообще издеваться самыми садистскими способами. Однако его отвлек какой-то шум на тротуаре.