Потом договорились, что пошлют формальные поздравления и соответствующие подарки.
В тот самый день, когда репетировали большое соблазнение-изнасилование в конце десятой сцены, Мона не могла справиться с собой. Она думала о Нике. Когда Стенли нес Бланш в постель и рычал: «Мы начнем это свидание друг с другом с самого начала», спрессованная сексуальная злость Моны взорвалась и перешла в неистовство дикого конфликта, внезапно перенесенного на партнера по сцене, совершенно невольно ставшего объектом-заместителем.
Все смотрящие открыли рот от изумления. Билл Нел пронзительно закричал:
– Занавес! Отличная работа, детки!
Мона и актер, игравший Стенли Ковальского, лежали изможденные и потрепанные, его рот кровоточил в том месте, куда она ударила. Мона промокнула ранку бумажной салфеткой.
– Извини за это.
Этот удар был его первым опытом игры на сцене.
– Если такое происходит на репетиции, что ты собираешься делать на премьере?
Думать о Нике. И дать представление всей ее жизни.
Ее мир рухнул. Она чувствовала себя в ловушке, как муха в янтаре, мертвая мошка в красивой оболочке, кто-то восхищается ею, другие завидуют, а родители одобряют издалека. Когда Эми осмелилась размышлять об этом, то поняла, что превратилась в окостеневший образец культурного идеала пятидесятых годов: жена, мать, домохозяйка, знающая, щедрая, привлекательная и совершенно лишенная индивидуальности.
Приглашение на свадьбу разрушило хрупкую лакированную оболочку ее рутинного существования. Джорджина сделала свою судьбу, построила деловую империю, использовав шанс, заставила события развиваться нужным ей образом, и теперь у нее есть Ник Элбет. Так же и Мона. Той хватило сил выгнать Брента, когда их брак незаладился, выстоять после осложнений с пластической операцией, и теперь в Нью-Йорке она играет главную роль в «Травмае «Желание» и рассказывает Эми о влюбленном в нее вдовце-миллионере.
– Я ненавижу свою жизнь! – звук собственного голоса испугал ее, но она продолжала кричать. – Я ненавижу Лу! Ненавижу Сэнди! Ненавижу Джейнсвил! Ненавижу Флориду! Ненавижу этот дом! Ненавижу Ника Элбета! Я ненавижу…
Уголком глаза Эми увидела внучку, стоящую на пороге кухни с прижатым к груди плюшевым медведем. Глаза, огромные, как блюдца, маленькое личико сморщилось. Эми подбежала к ней и покрыла щечки поцелуями.
– Не тебя, дорогая, не тебя, мое драгоценное дитя. Бабушка любит тебя. Бабушка любит каждый твой пальчик.
– Сок?
Эми непроизвольно рассмеялась. Дети сегодня говорят «сок» раньше, чем учатся произносить слово «мама». Налив сок и передав любимую кружку Дакоты в ее маленькие пухлые ручонки, Эми немного успокоилась, но не могла смягчить разъедающее сердце чувство потери, утраченных возможностей и тоскливого сожаления. В то лето ей не нужно было так торопиться домой, надо было остаться в Лондоне, попутешествовать по Англии, возможно, съездить в Париж. И в Италию, и в Грецию. Во все остальные прекрасные места.