«Тук-тук», — сухо сказала дверь.
Кто-то ломится. Решительно и требовательно…
— Эй, Мстислав? Чай, стряслось чего? — из-за тонкой дверцы прогремел нетерпеливый голос посадника Катомы. — Отворяй!
— Никак не могу, господин боярин! — поспешно крикнул я, подскакивая и плотнее задвигая засов. — Жена рожает!
— Отопри, говорю!
— Дык… руки заняты! Как раз принимаю роды!
— Не дури, Мстиславка!
— Ах, боже мой! — завизжал я идиотским голосом, налегая широкой спиной на танцующую дверь. — Какое счастье! Это… мальчик!!!
— Мальчик?! Хвала Мокоше! Пусти, я хочу поглядеть! Открой живее!
— Никак не могу, дядя боярин! Помогаю жене рожать! Перегрызаю пуповину!
— Я те помогу!
— Не стоит беспокоиться! Уже перегрыз!
— Как жинка?! Отчего не кричит? Не померла ли?!
— Ну да, щас, помрет она. Живехонька! Пышет здоровьем!
Метанка исподлобья окатила злобной зеленью, будто серной кислотой; в юном взгляде отчетливо читалось неприличное.
— Не фыркай, зайчик мой, — сдавленно прошептал я, вытирая хладный пот с чела. (Влажной спиной чувствовал, как под напором боярского плеча дергается дверь). — Лучше это… поорала бы малость, а?
— Не хочу кричать. Не хочу рожать. Хочу вешаться, — спокойно сказала ведьмочка и отвернулась. Добавила глухо, глядя в угол: — Незачем все, если сердца нету. Ты сам сказал, сам!
Девочку клинит на сердечной теме, припомнил я. Как мог, попытался успокоить:
— Ну подумаешь, нет сердца. Это все фигня, на карьере не сказывается. Главное, ноги у тебя длинные! Ну просто звери!
Фр-р-р! Метанка почему-то зашипела, вскочила на ноги и — бросилась! Нет, не на меня — к двери! Ага — хоп! К счастью, я поймал ее плечом — сграбастал в объятиях — ловко и нежно, как гениальный вратарь Филимонов грабастает мячик, пущенный неумелым малоросским форвардом.
— Пусти! Я ухожу, пусти! — Пушистая девочка вмиг превратилась в злобный клубочек костлявых коленок, острых локотков и щелкающих зубков. Я заскрипел челюстями: стоять, женщина! Я тебя укротю…
Уй! Кусаться нечестно!
Превозмогая боль и крюча Метанку в объятиях, я истошно мыслил. Положение критическое: до дверцы три метра, за дверцей Катома. Ну почему мне всегда приходится балансировать на лезвии топора?
— Постой, киса… — хрипел я, пытаясь придавить Метанку к ближайшему сундуку. — Куда ласты навострила?
— Укушу! Гад! Пусти! — Метанка задергалась в стальном захвате моих рук, нанося довольно меткие удары по разнообразным болевым точкам моего крупного тела. — Сердца нет! Сам сказал! Не любишь меня!
Р-раз! Я дернул за тонкий локоть и развернул ее резко, рывком — по лицу хлестнуло мокрыми волосами… Бледное личико оскалилось прямо перед носом: