– Саксель, – сказал я ему, – я больше никогда не смогу воспринимать вас серьезно.
– И будете правы. Но кроме шуток, вы не находите, что она восхитительна?
– Да, – сказал я.
– Вы видели ее грудь? В следующий раз я попытаюсь сесть рядом с ней. Элиза! Медиумнесса Элиза! Вам она не кажется чудесной?
– Нет.
– Вижу. Когда вы влюблены в одну женщину, вас не интересуют другие.
– Я не влюблен.
– Нет? А очаровательная особа, ради которой вы снисходительно внимаете реакционным речам этих господ сутенеров, а?
– Саксель, вы меня ужасно раздражаете.
Я повернулся спиной, бросив его в ночи. Он пошел дальше походкой пьяного.
Я встретил его на следующий день. Когда я пришел, он рассказывал Англаресу о вчерашних событиях.
– И это необыкновенное место, – говорил он, – улица Насьональ, совсем близко от удивительного квартала Жанны д'Арк, цитадели мятежа, как говорит «Юманите».
А когда увидел меня, сказал:
– Извините за вчерашнее. Англарес взглянул на нас.
– Ничего страшного, – сказал я.
Мы сердечно пожали друг другу руки. Я сел.
– Вас что-то не видно. Что случилось? Вы были вчера с Сакселем на улице Насьональ?
– Ему это показалось неинтересным, – сказал Саксель.
– Не совсем так, – сказал я.
– Но все-таки вы не такой энтузиаст, как он. Благодаря им мы могли бы задействовать рабочий класс.
– Я в этом мало что понимаю, – сказал я.
– Увидим, – сказал Англарес.
Заметив Вашоля, Шеневи и госпожу Шеневи, выходивших из такси, он попросил держать все в секрете, и, когда они подошли настолько близко, что уже слышали нас, мы обсуждали предстоящий агрессивный выпад французского империализма против Советского Союза (мы, то есть Англарес и Саксель, я же довольствовался ролью слушателя, ничего не смысля в дипломатии). После этого я несколько недель не показывался на площади Республики. Сеанс у г-на Муйарда привел меня в полное уныние. Я вновь засел за работу, поскольку все эти хлопоты отвлекали меня от моих исследований. Тессон вернулся из Англии, и я почти не видел Одиль. Что касается Сакселя, он больше не приходил на улицу Рише. Таким образом, я начал вести свою прежнюю жизнь, пока отпечатанная на машинке записка вновь не вытащила меня из моего уединенного угла. Англарес просил меня присутствовать на пленарном заседании своей группы. На повестке дня стояли два следующих пункта: а) вопрос о Муйарде; б) вступление в коммунистическую партию. Я пообещал быть там не столько по зову сердца, сколько из-за чувства долга, надеясь таким образом послужить правому делу, которое, как мне казалось, я тогда защищал.
Накануне первого заседания, а может быть, в тот же самый день в мою дверь постучали. Это был Саксель.