— Потому что поэт, моя дорогая, — назидательно вмешался любитель компота, — обязан в полной мере владеть всем языковым инструментарием!
— Я не поэт… — вступил было в дискуссию и сторонник чизбургеров, но его прервали хором:
— Но я скажу стихами!
И все захохотали как ненормальные.
— Как хотите. А я без сценария. Позориться не намерена! — Томик вдруг воинственно сверкнула глазами из-под шапокляковских полей.
— Да если б ты не доставала всех со своей косметикой! Помаду забыла и всех за… — тут Чики-Пуки опять употребил непечатное выражение.
— Славик. Это. Плохое слово. Запомни. Очень тебя прошу, — наконец-то очень тихо и внятно промолвила Томик.
И на какое-то время все озадаченно притихли. Даже дышать стало легче.
— Ребята! Мне вас искренне жаль! У вас масса проблем, — объявил, вставая, Жора — обладатель диковинных шнурков. — Но завтра обязуюсь явиться. С посильным вкладом. Во сколько приступаем?
— Где-то после четырех, — назначил Славик. И неуверенно добавил: — Если никто не против…
— Я против, я! — тревожно воскликнула Метелкина. — У меня… это, семинар!
Но ее, похоже, никто не услышал.
Все уже деловито собирались, надевали куртки и пальто, застегивали пуговицы. Бывший молчаливый, а ныне разговорчивый Жора-со-шнурками подал Томику-Шапокляк накидку, отороченную лисой. Сам же он, оказалось, пришел в одном своем великолепном костюме-тройке.
— Подождите! А псевдонимы? Хотели же придумать! — спохватился кто-то уже на лестнице, и все озадаченно приостановились.
— Ну давайте экспромтом, по пути! — распорядился юноша в пальто.
И все завопили вразнобой:
— Чур, я — Отшельник! Раз вы против Святого, то хоть Отшельник!
— А не хочешь — Рак-Отшельник?
— Тогда мы — Лебедь и Щука!
— А мне давайте что-нибудь народное.
— Хочешь — Шовкопряд?
— Что-что?
— Шов-ко-пряд!
— Не понял! Шав-ка… а дальше что?
— Идиот!
— Только, знаете, без плагиата! Идиот — уже было у Федор Михалыча.
— Да не надо, не надо этого экстрима! Еще Лобсанг Рампа утверждал, что самый продуктивный путь — серединный!
— Будьте проще, сядьте на пол!
Они жонглировали словами беспечно и нахально. Они искажали их как хотели, растягивали и сокращали, с хохотом сталкивали их в самые невообразимые сочетания и швырялись ими, как мячиками. Они глумились над словом! Насиловали его! А люди преспокойно шли себе мимо, и даже в голову не приходило вмешаться!
В голове у меня звенело. Уйти от этого сборища графоманов, исчезнуть сию же минуту! Но, как назло, они еще с полчаса топтались на крыльце, сотрясая воздух дурацкими шуточками, гоготом и опять-таки ругательствами, и я неизвестно почему топталась вместе с ними.