— Приехали! А издаст он его на какие шиши? — захохотал вдруг Галушко. И все захохотали вместе с ним.
И тут я ни с того ни с сего брякнула:
— А я, представляете, думала, что «Премьера поле- та» — ваша книга! — И засмеялась над собой вместе с ним.
Но вдруг он перестал смеяться и сказал с недоумением:
— Ну да, моя. А что?
Тут я на некоторое время онемела. Похоже было, что в этом мире что-то незаметно перевернулось и полюса поменялись местами. Но эта информация не вмещалась в мой мозг, и так уже перенасыщенный впечатлениями. И я только невежливо вытаращила глаза. Выручил Жора, который вдруг хлопнул в ладоши, устанавливая тишину, и объявил:
— У меня предложение!
После чего неожиданно взял меня за руку и вывел на середину комнаты, хотя в такой тесноте это было скорее символическое понятие. Потом, силой усадив троих на диван и таким образом отвоевав еще немного пространства, церемонно опустился на одно колено и картинно приложился к моей руке (я с запоздалой тревогой вспомнила о своем маникюре).
— Думаю, что, как главный редактор журнала, я выражу общее мнение, — продолжил он после этой процедуры, вновь выпрямившись и оглядывая всех с высоты своего природного роста, — сегодня, прежде чем покинуть нашу очаровательную хозяйку, мы предлагаем ей вступить в ряды членов редколлегии нашего «Цеха»!
— Мне? Но как же… в качестве кого же… — забормотала я.
— Серьезный подход! — одобрительно заметил он. — Есть вакантные должности: замредакора, помкорректора и внештатной почетной читательницы! — С этими словами он извлек из кармана — о позор! — мои пожелтевшие странички из «Техники — молодежи», кое-как сшитые оранжевой ниткой! А из другого — кто бы ожидал?! — «Премьеру полета» без обложки!
И они, увидев все это, вдруг принялись бешено аплодировать! Как прима-балерине за сольную вариацию!
Галушко же протолкался ко мне и, схватив за плечи своими медвежьими лапами, — я и вздохнуть не успела, что называется, «прохожий охнуть не успел, как на него медведь насел», — впился губами мне прямо в губы.
То есть это мне сначала так от неожиданности показалось — «впился». А на самом деле его губы не пытались совершить никакого насилия над моими. Он просто прижался к ним так бережно, так осторожно, и замер, как будто боялся спугнуть что-то невидимое. И я тоже замерла, как будто переняв этот его испуг. И это нежное оцепенение все длилось, длилось…
Потом он осторожно отстранился, и я тоже отстранилась. Он, мне показалось, посмотрел на меня с каким-то ожиданием. Но я опять онемела в потрясении. Эти губы не могли произносить гадости! В мире опять что-то кардинально изменилось (такой уж, видно, выдался день), но я уже даже не пыталась понять, что именно.