Однако это почему-то не удовлетворяло их. По вечерам, наблюдая мои сборы на ночь глядя, папа нервно хрустел газетой. А мама, с грохотом сунув тарелку в сушку или порывисто отбросив шитье, вдруг с судорожным вздохом объявляла:
— Конечно, Марина, ты уже взрослый человек! И имеешь полное право на самостоятельную жизнь!
И она смотрела на меня так, словно хотела сию минуту разглядеть в моих глазах всю эту мою самостоятельную жизнь. Но это ей никак не удавалось, и от напряжения на глазах у нее выступали слезы. Тогда я обнимала ее и говорила как можно более убедительно:
— Все будет хорошо. Ну правда, мам!
Она тихо всхлипывала и кивала головой, и я замечала ровную седую полоску у пробора в ее волосах. А у папы вздрагивала в руках газета.
И настало время отказаться от своей воли, и сладко подчиниться воле чужой, и признать над собой власть голоса, сонно бубнящего: «Уже со шваброй? Ну-ка брось ее к… Да ты знаешь, сколько женских фигур испортила эта палка?!» Настало время стать послушной, и капризной, и нежной, и взбалмошной, и расхаживать по комнатам то дразняще-ленивой, то кошаче-собранной походкой, и среди ночи пробовать то горький шоколад с миндалем, то молочный с изюмом, и запивать его шампанским, и получить в подарок сумасшедше дорогой комплект белья от «Дикой орхидеи».
А также настало время всерьез готовиться к новому году: обметать паутину, выбрасывать окурки, покупать шампанское, и апельсины, и душистую пену для ванн, и разноцветную метелку для пыли, и прочие атрибуты новой счастливой жизни.
И настало время зорко и бережно всматриваться в открывающуюся понемногу чужую душу, и ходить путями чужого сердца, словно блуждая в таинственном лабиринте, и постепенно изменить привычный ход мыслей, и речь, и взгляд, и ясно увидеть доселе скрытое от собственных глаз.
— А знаешь, лет до двадцати четырех я чувствовал себя вроде как чемпионом по жизненной борьбе! — признался Валерий.
Он стоял у окна, спиной ко мне, и пускал дым в форточку: я отучала его курить в закрытой комнате. И он покорно отучивался.
— Даже не по борьбе, а по плаванию вольным стилем! В школе учился шутя. Настоящий вундеркинд… Не веришь? — Он затылком увидел мою улыбку, обернулся и погрозил пальцем. — Накажу! Вот найду свою медаль — берегись тогда! Берег, берег и куда-то засунул… Да… Сочинения, диктанты — это были для меня просто детские игрушки, забавы! На каждой контрольной по алгебре решал два варианта, а когда в восьмом классе сломал ключицу, трое наших отличников стали хорошистами. Физкультурой, правда, не увлекался, только гонял в футбол. Зато однажды, в институте уже, пришлось поехать вместо кого-то на соревнования, просто для количества. Надо было прыгать в высоту, а я даже не знаю, какая у меня толчковая нога. И вдруг слышу — кто-то дико орет: «Галушко! Га-луш-ко-о!!» Оглядываюсь — наш физрук! Солидный такой мужик, молчаливый обычно — и вдруг орет не своим голосом! И тут, знаешь, что-то со мной случилось… как будто и я стал сам не свой… наверно, кураж какой-то! Помахал зрителям рукой, а потом собрался и спокойненько так разбежался… Какая у меня толчковая нога — до сих пор понятия не имею. Но занял второе место!