Вздрогнув от неожиданности, Монахов увидел в падающем из спальни свете свою жену. Она была в узких красных трусиках, которые так его всегда возбуждали, и прозрачной маечке на тонких лямках, едва доходившей до пупка. В ее красивых глазах Монахов заметил страх и какую-то обреченность.
– Что случи… – спросил было он, но осекся, увидев, что она держит в дрожащих руках «ПМ», направив дуло ему в грудь.
– Ты ведь не сделаешь этого? – Горло Монахова мгновенно пересохло, и слова от этого выходили корявыми и какими-то вязкими одновременно.
Ему показалось, что говорит не он, а кто-то другой, незнакомый. Лихорадочно работавший мозг Олега Борисовича мгновенно перебрал несколько вариантов возможных действий: броситься на пол и откатиться под кровать, метнуться вправо или влево и спрятаться за стеной, кинуться вперед и выбить из рук жены пистолет, пока она не успела выстрелить, тем более что их разделяло не более двух шагов, но ничего из этого он не сделал. Просто не смог. Какая-то сила словно парализовала его, сковав мышцы невидимыми путами.
– Ты не убьешь меня, – неуверенно произнес Монахов, и это были последние в его жизни слова.
– Нет, – сквозь слезы прошептала Лена, надавив на спусковой крючок.
Монахов отшатнулся, почувствовав, как грудь обожгло чем-то огненно-горячим, схватился за нее руками и, сделав несколько шагов назад, повалился на кровать.
Вопреки сложившемуся почему-то мнению, что звука выстрела, от которого умираешь, не слышно, Олег Борисович явственно различил грохот и даже почувствовал запах пороховых газов, вытолкнувших под огромным давлением пулю из ствола. «За что?» – успел подумать он уже безо всякого страха, а только лишь с удивлением. После этого взор его померк, но он успел заметить, как пистолет выпадает из ослабевших рук его жены, и она сама, словно подкошенная, падает на пол. Глаза Монахова увидели что-то еще, но сигнал, запечатлевшийся на сетчатке, так и не дошел до его мозга.
* * *
Понедельник для Владимира Танина, которого близкие знакомые называли Китайцем, потому что в его жилах действительно текла китайская кровь, почти ничем не отличался от других дней недели, включая субботу и воскресенье. Он был сам себе хозяин в том плане, что владел небольшим детективным агентством и принимал на себя какие-то обязательства только тогда, когда работа его устраивала. Бывали, конечно, времена, когда приходилось браться за «оленьи» дела, как Танин называл слежку за неверными супругами, но сейчас он вполне мог себе позволить не работать два-три месяца. Он не нуждался в отпуске, как его представляет себе российский обыватель, будь он хоть трижды олигархом. Иной раз он и работу воспринимал в качестве отдыха, если она была интересной и захватывающей, пусть и сопряженной с риском для жизни.