Не собьется теперь Гришатка с пути. Небо чистое. Ночи звездные. Разъезды царя-батюшки гарцуют у самого города.
Стало смеркаться. Собрался Гришатка, помчался к Сакмарским воротам. Подходил медленно, не торопясь, вытягивал шею - здесь ли стражник, что Рындиным зовется.
Нет Рындина. Все стражники у ворот то ли черные, то ли вовсе безусые и безбородые.
– Эх! - вздыхает Гришатка. - Видать, соврал Лаптев про рыжего человека... А может, смена не та?
Переждал, перемучился мальчик еще один день. Снова явился. На сей раз подошел поближе. Глазеет. Тут он, тут он, с бородой, рыжий. Рванулся мальчишка вперед, как вдруг чья-то рука за шею Гришатку хвать.
Вскрикнул, рванулся Гришатка. Однако рука, что петля, еще туже зажала шею.
Повернул человек Гришатку к себе лицом. Глянул Гришатка - Кобылин.
– Ты зачем здесь, паршивец. Ась?
И снова Гришатку били.
– Душу по ветру пущу! - кричал дед Кобылин. - Кишки размотаю! - И бил Гришатку с такой силой, словно и впрямь убийство задумал.
Старик Кобылин ездил за водой на Яик либо перед рассветом, либо когда упадет темнота. Это чтобы "разбойники" не приметили.
Отлежался Гришатка день, второй после побоев, опять за свое. Э-эх, птахой небесной взмыть бы из крепости!
Ночь. Лежит, думает думы свои Гришатка. И вдруг рукой с размаху по темени хлоп. "Бочка деда Кобылина, бочка!"
Поднялся Гришатка, армяк на плечи, к Вавиле под лавку. Где тут топор? Вышел Гришатка во двор и сторонкой-сторонкой к дедовой бочке. Пощупал днище, крепкое днище. Пристроился мальчик, давай выламывать нижние доски. Трудился, трудился, отбил. Просунул голову, плечи - в размер, все пролезает.
Приладил Гришатка доски на старое место, вернулся домой.
"Ой, не уснуть бы! - думает мальчик. Лежит, не спит, дожидается раннего часа. - Ну, - решает, - пора".
Явился он к бочке. Приподнял доски. Залез. Притих.
Неудобно в бочке Гришатке. Холодно. На досках намерзла вода.
Прошел час, а может быть, более. Терпит Гришатка. А мысли пчелиным жалом: вдруг как не поедет сегодня старик за водой.
Но - чу! - хлопнули двери. Раздались шаги. "Он, он", - забилось Гришаткино сердце.
Вывел дед Кобылин коня, стал запрягать.
– Но, но, ленивый! - покрикивает.
Запряг, взгромоздился на сани. Тронулись.
Лежит Гришатка тихо-тихо. Не шелохнется. Дышит не в полный придых. Подбрасывает санки на снежных выбоинах. Скрипнет льдом и деревом бочка. Качнет Гришатку - мальчик руки в распор. Эх, не наделать бы шуму!
Прошло минут десять.
– Наше почтение! - слышит Гришатка человеческий голос. Понял городские ворота.