— Не понимаю, — пробормотал я, — это же стихи… А закон, насколько мне известно, ограничивает только те из информационных источников, которые являются откровенно провокационными или лживыми. При чем тут Элюар?
— Не знаю, — девушка, похоже, совершенно искренне сожалела, но мне от этого было ни тепло, ни холодно, — но тут я вам не смогу помочь. Обратитесь в регистрационную палату, возможно, они согласятся повысить ваш статус информационного допуска, а потом…
— Ладно, я понял. Спасибо, девушка…
Принятый лет пять тому назад закон «Об ограничении информационного доступа» до сих пор никак меня не касался. Я, конечно, слышал, как и все, собственно, о громком скандале в журналистской среде, связанном с этим нововведением, об увольнении Парфенова с канала НГБ, о закрытии нескольких связанных со СМИ компаний. Но в целом этот закон если и должен был что-то поменять, то на жизни рядового члена общества это никак не отражалось. Лично я не заметил, чтобы в газетах и журналах поубавилось, скажем, политической или скандальной информации, а о том, что любые новости проходят фильтрацию, в этой стране знал каждый школьник. Какой был смысл в принятии этого закона, я не знал, и в принципе мне было на это глубоко наплевать. Любую необходимую мне лично или для дела информацию я получал, разумеется, не из официальных источников. У Конторы была своя информационная база, и я ею довольствовался. Поэтому я даже предположить не мог, до какого идиотизма могут дойти наши роющие свиным рылом землю чиновники. Отныне книги не запрещали. Отныне определялось право на чтение. Исходя из чего, по каким параметрам, суммируя какие данные? Черт их знает. Но если самое простое предположение верно, то гражданам запрещалось читать те книги, из которых они могли сделать неверные выводы… Получался бред собачий. К примеру, при чем тут поэзия Элюара? Запретить чтение книги тем, в ком подобная литература может найти отклик, все равно что запретить саму книгу. Потому что, скажем, среднестатистический водитель маршрутки, листающий детективы Дробцовой в мягких обложках в перерывах между рейсами, никогда не станет покупать Элюара.
Я обернулся к девушке и сказал:
— Не стирайте мои данные, пожалуйста. Проверьте на допуск по следующим фамилиям: Кизи, Маркс, Буковски… хм… Поланик, Гитлер и… Дробцова.
— У Дробцовой общий доступ, — улыбнулась девушка, — ее книги — лидеры продаж.
— А остальные?
Через десять минут девушка вновь с сожалением покачала головой, и я пошел к выходу.
Маленький книжный магазинчик на Шаболовке. Стеклянные двери разъезжаются с тихим шорохом плохо приклеенных к стеклам рекламных плакатов: Дробцова, «С левой», «Меченый возвращается», «Басаев и пустота» etc…