– Я тебя слушаю. И о чем же ты подумал? Я заговорил громче.
– Я сказал себе, как грустно видеть, что такая красивая девушка, как ты, безразлична к наслаждениям любви.
Она вернулась, в руке у нее была махровая рукавица, на лице – следы мыла.
– К чему безразлична?
– К любви.
– Продолжай, я тебя слушаю.
– Я подумал, что при соответствующем лечении – с каплями и уколами – дела могли бы пойти на лад.
Она исчезла. Чуть погодя вернулась, ее щеки были розовыми и блестели.
– Так что ты говорил? Капли, уколы…
Она скользнула в рукава свежей блузки, должно быть приятно пахнущей утюгом.
– Это очень важно – то, что я тебе сейчас говорю.
Она села перед зеркалом шкафа, зажала свою заколку между зубами и легкими движениями пальцев переплела косу. Потом заставила меня растянуться на кровати и легла на меня сверху; она сказала, что счастлива.
– А ты?
– Я тоже. Но нужно что-то решить с этим лечением.
– А это правда полезно?
Вопрос меня обескуражил. Как ей объяснить, что мы с ней живем в двух разных мирах и что у нас нет ни малейшего шанса соединиться, пока она фригидна. С таким же успехом я мог бы разъяснять слепому от рождения, что такое закат солнца на море. Она меня слушала, следя за логической нитью, связующей одну фразу с другой. Но главный смысл моих слов от нее ускользал, и ее неспособность представить себе удовольствие – поскольку если бы она могла его представить, то могла бы и испытать – отделяла реальность от той цели, что я перед ней ставил. И я тем лучше понимал ее непонимание, что сам был не способен объяснить словами инстинкт, который вне личного опыта остается чистой абстракцией.
Она дотронулась губами до моей шеи. Потом подняла колени. И вся полностью уместилась между моей рукой и грудью. Я прижал ее сильнее, и это, как мне показалось, ее взволновало. Моя рука скользнула к ней под юбку. Она не удивилась, и, похоже, это ей польстило. Она принимала почести, хотя и считала их излишними. Затем прошептала: «Опять?! Но мы ведь занимались этим вчера».
Через ее плечо я взглянул на свои часы:
– Мне пора идти. Надо осмотреть еще двух больных.
– Ты вернешься?
– Ну да. Завтра.
– А сегодня вечером? Сегодня ты не придешь?
Я вскочил с кровати. Она встала, подошла ко мне. Я сделал шаг назад. Она обхватила меня руками, просунув их под пиджак.
– Ты не хочешь со мной спать?
– Не сегодня вечером.
– Тогда завтра?
– Может быть, завтра.
– Поцелуй меня.
Ее рот был мягким, как у девушки, которая с радостью отдается. Она положила руку мне на затылок, задержала мои губы в своих, словно ожидала иного удовольствия. Я-то знал, что она ничего не ждет, но тело мое этого не знало. Оно рвалось вперед, а я его сдерживал; оно перестало что-либо понимать, напряглось, сделалось неподвижным и упрямым, как осел под палкой.