Я оставил Марину в Сен-Клу. Ее щеки были прохладными и нежными. Попроси она меня об этом час назад, я, чтобы поскорее от нее отделаться, позволил бы ей вернуться поездом. Но час истек. Мое желание вновь обрело силы, я ничего не мог с ним поделать. Оно вливало в мои вены свой сладкий яд, свои свежие гормоны. Оно вызывало во мне прилив дешевой нежности, исступление пьяницы, который, перевозбудившись, пристает с разговорами к прохожим. Я выпалил: – Мне нужно вернуться. Меня ждут. До встречи. Улицы были пусты. Голова гудела от лихорадки. Разочарование и вновь поднявшееся желание так перемешались друг с другом, что у меня заболел желудок. Я уже не вполне понимал, где нахожусь. Я обманул Ирэн, но из-за какой-то странной путаницы именно я чувствовал себя брошенным. Ирэн не узнает, что я ее обманул. Но любовь, которую, как мне казалось, я к ней испытывал и которой я был увлечен даже больше, чем самой Ирэн, была обманута и знала об этом. Она горевала невесть в каком темном тайнике моей совести, и ее голос, подобно голосу воющей на луну собаки, напоминал скорее о страшном предательстве, жертвой которого я мог быть, чем о том незначительном, автором которого я являлся. Эти жалобы, понятые мною как дурное предзнаменование, связывали воедино судьбу моей любовницы и мою собственную и заставляли меня смутно предвидеть неверность Ирэн как результат моей собственной неверности. И поскольку, в сущности, я не испытывал настоящего угрызения совести, моя вина казалась мне легкой и я думал, что так же к ней, вероятно, отнеслась бы и Ирэн. С какой же легкостью отныне она сможет меня обманывать!
Через стены я слышал звуки радио, включенного у Лакостов: «Погода хорошая, к вечеру – немного облачно».
Я прочистил горло, оно больше не болело. Небо, разукрашенное круглыми облаками, казалось веселым. Я засмеялся один в своей спальне. Бедная милая Марина! Я вновь увидел, как она раздевается в отеле Фонтенбло с разочарованным видом девочки, ложащейся рано спать, потому что мать запретила ей пойти в кино. Милая Марина, с тонкими блестящими бровями и превосходной грудью, кончики которой бывают видны, только если ей становится холодно (и тогда она смотрит на них, словно спрашивая, что же такое происходит). Несмотря ни на что, мне не терпелось увидеть ее вновь.
Я поехал к ней в конце дня. Она только что вернулась с работы. Она велела подняться к ней в спальню и принесла мне туда кофе.
– Один кусочек сахара или два?
– Только один. Знаешь, о чем я подумал сегодня утром?
Она встала и исчезла в ванной комнате.