Контролер заметил его смущение и быстро перевёл разговор на принятые им меры: усиление охраны у гостиницы Нджалы, наблюдение за квартирами друзей и родных Эбботта, полное описание и фотографии Эбботта, разосланные по всем полицейским участкам Лондона и графств, с указанием задержать и изолировать.
Министр слушал вполуха. Он чувствовал, что всё, от него зависевшее он выполнил: председательствовал на экстренном ночном совещании, воодушевлял, направлял, угрожал. Словом, сделал всё, чего можно ожидать от политика. Теперь ему хотелось только одного – вернуться в ту квартиру на Фалхэм-роуд и зарыться между двух шоколадных ножек.
Элис тоже не слушала. Она думала об Эбботте. Итак, его собираются убить. Что ж, это только его вина, он сам накликал на свою голову. В любом случае, она не станет переживать, – говорила она себе, а на душе было так же больно, как когда ей сказали, что Ричард в Англии. Нет, она не станет переживать. И всё же было что-то странное – сидеть и слушать, как планируют убить человека, которого она любила и с которым спала. Его тепло, его страсть – пуля превратит в ничто. Элис пыталась, как когда-то, вспомнить ту их ночь. Вспоминались какие-то обрывки. Прикосновение его рук, его губы, язык, «жар его чресел». Не вспоминалось главного – того ощущения, когда он заполнял её. Она могла представить, но не вспомнить. А ведь тогда ей казалось, что забыть это невозможно.
Её размышления оборвал голос министра:
– Какой он?
Шеппард взял со стола копию разосланного описания:
– Пять футов, десять дюймов, темноволосый, крепкого сложения…
– Как человек, – устало уточнил министр, – какой он человек?
Пауза. Ответил ему Смит:
– Хороший он человек.
В машине, припаркованной под окнами Джоан Эбботт сидело трое: двое из спецотдела и прикоммандированный местный констебль. Все устали. Двое из спецотдела – на самом деле, а констебль – за компанию. Если выдохлись они – значит выдохся и он, если зевают они – значит можно и ему.
– Не придёт он, – сообщил инспектор из спецотдела, – не идиот же.
Сержант кивнул:
– Он наверняка знает, что дом под наблюдением.
Констебль открыл рот, чтоб высказаться, но вовремя передумал и притворился, что борется с очередным зевком. Когда рядом такие большие парни, благоразумнее помалкивать.
С дальнего конца улицы донеслась какая-то возня и нестройное пение.
– Это ещё что? – спросил инспектор.
Констебль почувствовал, что настал его звёздный час:
– Местные алкоголики, селятся у канала, – сообщил он, – денатурату нажрались. И изрядно, судя по голосам.
К этому моменту уже можно было разглядеть пять неаппетитных фигур, приближающихся шаткой походкой. Пение стало громче.