От виски Джоан стало лучше. Она уже не дрожала, лишь время от времени вздрагивала.
Под вопросами Шеппарда она признала, что Эбботт оставался тут прошлой ночью. Рассказала про бомжей, как Ричард подпоил их, поменялся одеждой, привёл под окна и затеял драку.
– Умно, – сказал Шеппард, – очень умно. Подождать, пока мы обыщем квартиру и установим наблюдение, потом проскользнуть у нас под носом, – он обернулся к Беттс, – Предполагая, что обыскивать по второму разу мы не станем. Мне это нравится. Ох, как же мне это нравится.
– Вас он в расчёт не принял, не так ли?
Беттс улыбалась ему. Ресницы подрагивали. Пытается казаться скромницей. Пытается даже сделать невозможное: прикрыть прокуренные рояльные клавиши, по недоразумению названные зубами, продолжая при этом улыбаться. Флиртовать пытается, Боже мой. Может быть, лесбиянка – это тоже только роль? Мысль успокоительная, но вот вопрос – насколько достоверно она собиралась играть?
«Чересчур», – подумала Джоан, «Для меня – чересчур». Или может это только способ оправдаться?
– Он рассказывал вам о своих планах?
– Нет.
Она говорила правду, и Шеппард это понял.
– Когда он вышел?
– Не знаю. Он позвонил после обеда из какого-то паба и сказал, что за квартирой больше не следят.
– Ему это показалось подозрительным?
– Немного. Он говорил, что сегодня – слишком рано.
– Когда он возвращается?
– Вечером. Он сказал, что позвонит и предупредит.
– На этот телефон?
– На автомат внизу.
– Всё учёл, а? Конечно, надо же ему проверить, что всё чисто.
Джоан опустила голову.
– Надо?
– Да, – ответила она.
– А ты ему скажешь, что всё чисто. Скажешь?
Они с Беттс нависали над ней, буравя её взглядами.
– Скажешь?
Она беспомощно кивнула, стараясь не смотреть на них. Беттс взяла её за подбородок и повернула лицом к себе.
– Отвечай суперинтенданту, дорогая. Скажи «да».
– Да.
Беттс убрала руку и голова Джоан снова поникла, как у сломаной куклы.
Они вышли в гостинную, чтобы дать ей одеться.
– Он наш, – сказал Шеппард, – теперь он наш.
Лицо его сияло от удовольствия. Как чуть раньше и Джоан, он чувствовал себя победителем.
* * *
Каждый день его выгоняли на прогулку, и солнечный свет был – как удар в лицо. Он зажмуривался заранее, но солнце резало глаза не хуже ножа и сквозь закрытые веки.
Его гоняли по залитому палящим солнце двору минут десять. В сущности – ещё одна форма пытки. Каждый раз он был счастлив вернуться в сумрак своей камеры.
Недели через три (как он предполагал) ему удалось подобрать во дворе гвоздь. Теперь можно было вести счёт дням. Он даже нацарапал на полу шахматную доску и играл сам с собой воображаемыми фигурами.