Пусть Роумэн отрабатывает свои деньги.
– Вода? В Плимуте, где я родилась, все время шли дожди. И вокруг там со всех сторон вода. Она плещется, журчит, и звук этот напоминает шум чайника на плите. Я люблю чай, знаете ли. От него возникает ощущение уюта. Там у нас всегда пили чай. «Входите, дорогая, выпейте чашечку, пять минут назад заваривали».
Роумэн выжидательно молчал, но продолжать я не стала.
– Ванна.
– Ванна?
– Да.
Долго я ничего не говорила, просто откинулась назад и закрыла глаза. Неплохо, подумала я. Ему остается только ждать, пока я молчу, а время идет.
– Ванна, – медленно произнесла я. – Принимает ли ванну доктор Роумэн?
Он не ответил.
– Иногда, – продолжала я, – когда есть настроение, я принимаю ванну раза два-три в день. Не часто, но иногда. Марк говорит: вот на что у тебя уходит время, но я отвечаю, что тут лучше перебор, чем недобор. Люди, которые не моются, издают запах.
– Что ассоциируется у вас с ванной, с купанием? Что первое приходит на ум?
– Мыло, мочалка, вода, дождевая вода, крещение, баптисты, кровь, слезы, тяжелый труд… – Я остановилась, потому что язык просто опережал меня. Что я несу?
– Баптисты, – сказал он.
– Кровь агнца, – снова заговорила я, – пролитая ради меня. «И смоют слезы его грехи твои и восстанешь ты опять в чистоте своей». – Я прервала себя слабым смешком. – Мама имела обыкновение водить меня в церковь по три раза каждое воскресенье, теперь, думаю, это и дает себя знать.
– И вы запомнили все в столь раннем возрасте?
– Люси Пай тоже водила, – поспешно добавила я. – Люси тоже такой стала, когда мама умерла.
Так прошел час. Большую часть времени Роумэн крутился вокруг одной и той же темы воды. Не знаю, чего он так за неё ухватился, но мне это уже не доставляло никакого удовольствия, и я решила: пускай сам поработает. Чего мне так стараться? Ведь не мне, а ему платят деньги.
Долго мы топтались на месте, пока он вдруг не взялся за грозу. Ну теперь-то уж я его осчастливлю, – и я рассказала все, что твердила Люси Пай, пугая меня молниями и громами. Но и после этого у меня осталось какое-то странное ощущение, будто он не верит ни единому моему слову.
Как бы там ни было, уходила я от него с таким чувством, что для малообщительного человека слишком много болтаю.
Поэтому, отправляясь к Роумэну в пятницу, я твердо решила не говорить вообще.
Но это оказалось непросто, потому что первым делом он предложил:
– Расскажите мне о вашем муже. Вы его любите?
– А как же? – ответила я самым беспечным тоном, потому что молчание было бы красноречивее слов.
– Что для вас означает любовь?