Комиссию сразу же, без возражений и вопросов повели по заселенным камерам, и отец Василий даже забыл о Пшенкине, настолько противоречивые чувства вызывала увиденная им картина. В первой же камере некогда крутые, сильные, широко известные по всему городку мужчины дружно встали, едва открылась дверь, и столь же дружно опустили очи долу.
– Смотри-ка, обработал их Ковалев, ничего не скажешь! – восхищенно шепнул на ухо священнику Костя и тут же кинулся осматривать притулившегося в дальнем углу мужичка. – Та-ак! Что это у тебя? Ушиб? Где получил? Ах, не помнишь? Понятно-понятно… А это что? – Для врача началась обычная, немного рутинная работа.
Отец Василий смотрел во все глаза. Когда-то его прежняя профессиональная деятельность была напрямую связана как раз с этим контингентом. Именно он был ответственен за то, что добрая сотня, а может быть, даже и две лично задержанных им граждан в свое время попали в сходные условия и осознали, что на любую силу найдется куда как большая сила, а безнаказанно конфликтовать с обществом сколь-нибудь долго не удается никому. Но он практически никогда не видел задержанных потом, после того, как они попали в сухие и неласковые ладони закона. Теперь увидел.
Комиссия входила в одну камеру за другой, но нигде не услышала ни одной жалобы, и везде задержанные усть-кудеярские бандиты стремительно вставали, едва услышав лязг затворов дверей. И в каждой камере отец Василий видел, что батарей отопления нет, насквозь проржавевшие трубы обрезаны сваркой заподлицо, а дыры в потолке и полу наспех замазаны цементом. Урок, полученный старлеем Пшенкиным, даром не прошел.
– Батюшка, – снизу вверх заглянул священнику в глаза маленький чернявый бандит. – Мне бы причаститься.
– Для этого, чадо мое, – растерялся священник, – тебе грехи исповедовать надо.
– Я знаю, я согласен, – охотно закивал чернявый.
– И я… и я… – затеребили священника остальные.
Отец Василий чуть не прослезился. Духовный голод этих несчастных людей, их внутренняя потребность прикоснуться таинств церкви просто потрясли его, и, едва они вышли за дверь, он отозвал Тохтарова в сторону:
– Марат Ибрагимович, мне нужна свободная комната.
– Зачем? – удивился майор.
– Вы же слышали, как они просили меня об исповеди и причащении, – строго сказал священник.
– Эх, батюшка, – укоризненно вздохнул Тохтаров. – Вроде бы взрослый человек, а простых вещей не понимаете! Для них все это – лишь возможность послабления режима.
Отец Василий несогласно покачал головой. Он и представить не мог, что умный и совсем не злой Тохтаров окажется таким жестокосердным.