– Я устала бояться, – тихо, но решительно сказала она. – С меня хватит.
– Милицию набери, – вместо ответа распорядился отец Василий. – Пусть пришлют человека с ключами от наручников. Извини, Олюшка, но я тоже устал.
Жена набрала сразу самого Ковалева, долго и укоризненно что-то кричала в трубку, требовала гарантий и вообще нормальной человеческой жизни. Отец Василий слышал все, но думал о другом. Он не знал, надо ли спрятать беременную Олюшку где-нибудь у родни шашлычника Анзора или все-таки подождать развития событий. Он не знал, как далеко пойдут эти бандиты в своих действиях. В этот момент он уже нисколько не жалел о том, что подкинул Ковалеву эту совершенно не духовную мысль об устройстве глобальной очистки Усть-Кудеяра от оставшихся без лидера бандитов. Сейчас эта мысль уже не казалась ему ни крамольной, ни недостойной священника.
«Что это со мной? – как о чужом человеке думал он. – Разве достойно допускать в своем сердце столь нехристианские движения души? Разве может православный священник мыслить такими категориями? Разве не с этим я боролся в себе всю свою жизнь?» И без борьбы соглашался сам с собой: «Да, все это так. Да, это не по-христиански. Но я слишком устал». Он знал, что все эти мысли только следствие огромной душевной усталости, что это просто слабость, но сегодня ничего иного ему не думалось.
* * *
Через десять минут во двор дома отца Василия подъехал ментовский «уазик», и из него выскочил красивый, стройный, довольный собой старший лейтенант Пшенкин. Он взбежал на крыльцо, без стука вошел в дверь и через секунду уже освобождал священника от оков.
– Ну вот, батюшка, а вы небось думали, что от милиции одни проблемы! – весело сверкнул он ровными белыми зубами, так, словно и не было избитого до синюшности ни в чем не повинного водителя Толяна, угроз подвесить попа «кверху жопой», словно не было ничего… – Заявление будете писать?
– Обязательно, – мрачно проронил священник. – Только не сейчас. Я сейчас занят. Можешь идти.
Он понимал, что ни Рваного, ни Батона менты сейчас в Красном Бору не застанут и с заявлением можно не торопиться.
– Там вами Тохтаров интересовался, – у самых дверей обернулся Пшенкин. – Говорит, если хотите, можете сегодня к нему подойти. У него что-то изменилось.
– Зачем подойти? – не понял священник.
– А мне откуда знать? – засмеялся Пшенкин. – Это вы с ним в одной комиссии состоите, – и вышел за дверь.
Он произнес это слово «комиссия» с таким презрением, что отец Василий сразу все вспомнил. Ну, конечно же! Он же сам просил Тохтарова подсобить в деле исповедания грехов и причащения заблудших преступных душ в новом ковалевском изоляторе. «Вот беда! – подумал он. – А корзинка-то с дарохранительницей и освященными дарами в Красном Бору осталась!»