Отец Василий сумел отбить все атаки на Костю – одну за другой – и приостановился только у больничного парка – здесь его друг был в относительной безопасности, это он чувствовал. Оставалось только вернуться за Медведевым и взять-таки его проданную лукавому жизнь!
– Мишаня! – позвал его главврач. – Мне за тебя страшно. Что случилось?
– Сатана! – коротко и по существу ответил отец Василий.
– А-а… – понимающе протянул главврач. – Тогда помоги мне, пожалуйста, добраться; я, честно говоря, так без тебя всего боюсь… проводи меня, друг. Ты слышишь?
Конечно же, отец Василий все слышал. И он разрывался между чувством долга и жалостью к другу. Жалость снова победила, и он, внимательно осматривая окрестности и чувствуя себя готовым отразить целые полчища медведевских прислужников, пошел вслед за Костей.
Они прошли по пустому темному коридору куда-то в самый конец, туда, где не было ни света из окон, ни дверей в палаты. Это священника почему-то успокоило. И только когда Костя открыл комнату в торце коридора и, вроде бы как из вежливости пропустив священника вперед, захлопнул за ним тяжелую металлическую дверь, отец Василий понял, что попал в ловушку.
* * *
Он метался в четырех стенах, как медведь в клетке. В полной темноте он тщательно, сантиметр за сантиметром, искал оконный проем, но окон здесь не было. Он пытался пробить дверь плечом или хотя бы открутить ногтем один из этих маленьких болтиков на гладкой металлической поверхности двери. Он царапал окрашенные масляной краской скользкие холодные стены и бился о них головой. Но все оказалось бесполезным. Его предали. И выхода из этой ловушки не было.
И тогда он начал просто молиться. Встал на колени, сложил руки на груди, наклонил голову и принялся пересказывать все молитвы, какие только знал. Он выдавал текст за текстом, слово за словом, стих за стихом, но прошло много-много часов, прежде чем до него хотя бы стал доходить смысл произносимых им слов, потому что в голове звучало только одно: «Медведев – прислужник сатаны. Ты его убьешь!» И лишь иногда прорывалось: «Не любишь господа, умри…» Но он никогда не был с этим согласен – ни тогда, ни сейчас. Он любил господа.
Иногда он слышал, что к двери кто-то подходит, но отец Василий не считал нужным отрываться от единственного, что ему оставалось, – мольбы о прощении…
* * *
– Мишаня! Ты как?! – раздалось из-за двери.
– Слава господу, вроде ничего…
– Можно войти?
– Входи, Костя, – вздохнул отец Василий.
Он не знал, сколько времени провел здесь, но, судя по урчанию желудка и жуткой жажде, не менее двух-трех дней.