Это нисхождение в Страну Теней начиналось с экстатического путешествия на Гору,
[705] как у алтайцев; как известно, гора символизирует космическую ось и поэтому находится в "Центре Мира". Лапландские маги по сей день вспоминают чудеса своих предков, которые могли летать по воздуху и т. п.
[706] Сеанс включал песни и призывы к духам; бубен — изображения на котором, как уже отмечалось, подобны рисункам на алтайских бубнах — играл значительную роль в достижении транса.
[707] Были попытки объяснить скандинавский сеидр заимствованием из лапландского шаманизма.
[708] Но, как мы увидим позже, религия древних германцев сохранила достаточно много элементов, которые можно считать «шаманскими», но по поводу которых не обязательно ссылаться на влияние лапландской магии.
[709]Сеансы у остяков, юраков и самоедов
Ритуальные песни остякских и юрако-самоедских шаманов, записанные Третьяковым во время лечебных сеансов, содержат много рассказов об экстатических путешествиях, предпринимаемых для исцеления больного. Но эти песни приобрели уже некоторую автономию по отношению к собственно лечению, поскольку шаман хвастается собственными приключениями в наивысших небесах и в потустороннем мире, и создается впечатление, что поиск души больного — первичный мотив этого экстатического путешествия — отошел на второй план и даже забылся, поскольку тема песни касается скорее собственных экстатических переживаний шамана; нетрудно распознать в его деяниях повторение модели-образца, в частности инициационного путешествия шамана в Преисподнюю и его восхождения на Небо.
Действительно, шаман рассказывает о своем восхождении на Небо при помощи специально для него опущенного шнура и о том, как он разбивает звезды, преграждающие ему путь. По небу шаман путешествует в лодке, а затем спускается на землю по реке с такой скоростью, что ветер продувает его насквозь. В обществе крылатых демонов он опускается под землю: там так холодно, что он просит плащ у духа темноты, Амы, или у духа собственной матери. (В тот момент, когда он об этом говорит, кто-то из зрителей набрасывает на него плащ.) Наконец, шаман снова выходит на землю и сообщает больному, что демон, вызвавший его болезнь, устранен.[710]
Таким образом, мы видим, что здесь речь идет уже не о шаманском экстазе, подразумевающем конкретное восхождение и нисхождение, а о повести, полной мифологических воспоминаний и исходящей из переживания, которое явно предшествует моменту исцеления. Остякские и юракские шаманы в бассейне реки Таз говорят о своем чудесном полете среди цветущих роз; они возносятся так высоко в Небо, что видят тундру в радиусе семи верст; вдали они видят место, где их учителя когда-то делали бубны. (То есть они видят "Середину Мира".) Наконец они достигают Неба и после многочисленных приключений входят в железный дом, в котором засыпают, окруженные пурпурными облаками. На землю они возвращаются, спускаясь по реке; песнь заканчивается гимном, прославляющим все божества, начиная с Бога Неба.