буржуев Советская власть, а мелочовка кое-какая сохранилась, особенно за Уралом…
– Так вот… Василий Яковлевич, правильно? – произнес Манолис хорошо поставленным голосом, красиво пуская дым. – Я решительно не представляю, какие у вас ко мне могут быть дела… Вы, простите, по какой части? По телефону вы достаточно уклончиво изъяснялись…
– Торгую антиквариатом, – кратко пояснил Смолин, пуская дым гораздо менее изящно.
– А, ну да… Ко мне в свое время приходила парочка ваших, наверное, можно так выразиться, коллег… Только продавать я ничего не намерен, предупреждаю сразу, так что не тратьте время. Не буду врать, что живу богато, но торговать семейными ценностями, простите великодушно, даже в момент самой пошлой нищеты ни за что не стал бы…
Смолин, имевший в этом деле большой опыт, давно уже сподобился просветить гостиную профессиональным глазом, сделав это достаточно деликатно, не вертя головой, словно деревенщина в Эрмитаже. Особого антиквариата тут не наблюдалось – но на столе, помимо серебряной папиросницы, красовалась бронзовая пепельница в виде дубового листа, явно изготовленная до исторического материализма. И на полочке под одной из фотографий стояли четыре фарфоровых статуэтки, пусть и не гарднеровские, но хорошей дореволюционной работы. И портрет вальяжного мужичка средних лет, с Анной в петлице, был определенно до революции писан, а небольшой этюд в узенькой коричневой рамочке, по первому впечатлению Смолина, мог оказаться и суриковским – известно, что купец Фома Бессмертных был одним из благодетелей Сурикова, немало денег на учебу в столицах отвалил…
– Боюсь, вы меня неправильно поняли, – сказал Смолин. – Покупать я у вас ничего не собираюсь. Наоборот, могу вам предложить сделку, которая вам позволит без всякого труда достаточно быстро получить приличную сумму… Изрядные, я бы так выразился на старинный манер, деньги…
Появилась красавица Рита, поставила на столик меж ними поднос с кофейными чашками и блюдечком, где грудой лежали разнообразные конфеты (не особенно дорогие). Присела в сторонке, закинула ногу на ногу (Смолин мысленно сглотнул слюну, что уж там) и молчала с видом чуточку напряженным, словно опасалась, что муженек ее выставит. Судя по косому взгляду, брошенному Манолисом на благоверную, он и в самом деле был не особенно рад присутствию супруги – но промолчал. Повернулся к Смолину:
– Василий… ах да, Яковлевич… Люди искусства, конечно, обязаны быть непрактичными и доверчивыми, но все же, согласитесь, после столь бурного двадцатилетия нашей истории во